Он безжалостно смеется, когда огонь охватывает нас обоих, и мы пылаем, словно факелы.
— Огонь мне не страшен, дитя мое. Ты это знаешь.
— Знаю, — говорю я, когда языки пламени лижут нёбо. — Просто отвлекаю.
Прежде чем он успевает моргнуть, я хватаю ведьмин клинок, который спрятала в складках своего платья после того, как извлекла его из сердца Солона, отступая ровно настолько, чтобы вонзить лезвие прямо ему в глаз.
Он кричит, его глазное яблоко лопается, и я вгоняю лезвие глубже, пока оно не погружается в мозг. Затем вынимаю лезвие и проделываю это с его другим глазом.
Прямо внутрь. Глубоко.
Слышится тошнотворный хлюпающий звук.
Затем я ударяю его ножом в лоб, пробивая кость.
И в сердце.
Пинаю его, пока он не падает на землю. Его тело все еще горит, и в кои-то веки я вижу, что огонь начинает опалять его плоть, магия исчезает.
Я снова беру лезвие, с которого теперь капает его кровь, и провожу им по его горлу со всей вампирской силой, на которую только способна.
Оно с лёгкостью отсекает ему голову.
Я смотрю, как он горит, жду, пока от него ничего не останется.
Затем беру клинок и, спотыкаясь, иду к Солону, чувствуя себя опустошенной и слабой, ведь мне больше не для чего жить. Падаю на колени перед его безжизненным телом.
Затем решаю попробовать еще один шанс на его спасение.
Джеремайс сказал, что я могу создавать адекватных вампиров.
Пришло время проверить это.
Наклоняюсь над Солоном, а затем провожу лезвием по своему запястью, оставляя глубокий порез. Кровь течет ему в рот, забрызгивая лицо, попадая в его немигающие глаза, которые смотрят в никуда. Я протягиваю руку, мысленно произнося миллион безмолвных молитв, и осторожно открываю ему рот, убеждаясь, что кровь стекает и туда.
Можно ли воссоздать вампира? Если вампир умирает, можно ли вернуть его обратно? Считается ли, что смерть была от ведьминого клинка? Хватит ли моих сил?
Или он все равно сойдет с ума, навсегда превратившись в зверя?
Лгал ли Джеремайс?
— Давай, Солон, — шепчу ему, прижимая запястье к его рту. — Давай, Солон, пожалуйста. Пожалуйста, очнись, пожалуйста, очнись.
Ничего не происходит.
— Нет, пожалуйста, — умоляю я. Убираю руку, когда его рот наполняется таким количеством крови, что она начинает стекать по щекам.
Это не работает.
Он мертв.
Ты не можешь воскресить его из мертвых.
Я смотрю на его грудь, на темную открытую рану, от которой разбегаются следы по белой коже, будто от электрического разряда.
Под ней его сердце.
Его сильное красивое сердце, сердце мужчины, вампира, зверя.
Я подношу запястье к ране, снова режу себя, наблюдаю, как кровь стекает на его рану, в сердце. Джеремайс вылечил меня, проделав нечто подобное, но он использовал кровь черной магии. Я же использую свою кровь, полную жизни и света.
И любви.
Кровавой любви.
— Солон, ты меня слышишь? — шепчу я. — Вернись ко мне, пожалуйста. Я здесь. Я жду тебя.
Кровь течет.
Заполняет рану.
Я наблюдаю, как она растекается по его груди, льется на снег и камни под ним.
И по-прежнему ничего.
Закрываю глаза, запрокидываю лицо к небу, слезы капают.
Луч света падает мне на лицо.
Я прищуриваюсь и понимаю, что тучи расступаются, открывая голубые лоскуты неба.
Синее небо.
Больше ни намека на красный.
И тут Солон шевелится подо мной.
Я ахаю и отступаю назад, видя, как он дергается, его грудь вздымается.
О боже мой!
— Солон, — кричу я, прижимая руки к его лицу. — Солон.
Он моргает.
Смотрит в небо, которое соответствует голубизне его глаз.
Затем его глаза расширяются, и он переворачивается, кашляя кровью.
— Тебе это нужно, — говорю ему, и я в таком странном настроении, что мне хочется плакать и смеяться одновременно. — Тебе нужно выпить мою кровь.
Он снова падает на землю, слишком слабый, чтобы говорить или держаться на ногах. Я быстро разрезаю другое запястье и прижимаю к его рту, другой рукой обхватываю его затылок и приподнимаю на несколько сантиметров над землей.
— Пей, — говорю ему. — Тебе нужна моя кровь. Это единственный способ выжить.
Он кусает меня за запястье, сначала мягко, затем его клыки вырастают, по привычке глубоко вонзаясь. Его взгляд немного потерянный, одновременно хищный и отстраненный, видимо, так и происходит, когда возвращаешься из мертвых.
Затем, по прошествии времени, когда я чувствую, что теряю силу и энергию, в его глазах появляется ясность.
«Я умер», — говорит он мысленно, все еще жадно поглощая кровь. — «Я умер. Ты вернула меня обратно. Я сумасшедший?»
Я качаю головой.
«Нет. Ты — это ты».
«Я причиняю тебе боль?»
Я закрываю глаза.
«Нет. Ты больше не сможешь причинить мне боль, Солон. Чудовище ушло, но ты здесь. Я тоже».
«Что, если я не смогу остановиться?»
Я чувствую, как жизнь ускользает из меня.
«Ты найдешь способ», — шепчу я.
Затем все погружается во тьму.
***
Я просыпаюсь от того, что вода омывает мои ноги. На мгновение кажется, что мои воспоминания перематываются назад, что я возвращаюсь в прошлое, которое было не так давно, что я все еще застряла на глубине, вечно тону, вечно пребываю на дне океана в другом мире.
Но затем я медленно открываю глаза, уставившись на темно-серую гальку с замысловатыми бледными узорами на ней, как будто в слоях скрыты карты и послания. А за галькой — хрустящая белизна покрытого коркой льда снега, а за ней… кровь.
Так много крови. Она разбрызгана по галечному пляжу и белому снегу. Тут же я вспоминаю весь хаос, смерть и кровавую бойню и поднимаю голову, когда паника начинает мной овладевать, перехватывая дыхание.
— Ты в безопасности, Ленор.
Голос Солона раздается рядом, и я резко поворачиваю голову, видя его лежащим на спине рядом со мной. Его ноги наполовину в красном океане, который продолжает плескаться о берег.
— Солон, — кричу я, подтягиваясь к нему, мое тело оживает при звуке его голоса, его виде, его запахе.
— Лежи, — говорит он и отодвигается, не так быстро, как обычно, но, с другой стороны, он теперь новый вампир, и может потребоваться некоторое время, чтобы привыкнуть. Что касается меня, я будто двигаюсь сквозь патоку.
Он хватает меня за руку и кладет голову набок, глядя на меня своими прекрасными голубыми глазами.
— Мы оба немного слабы, — объясняет он. — После того, как я выпил твою кровь, ты сразу потеряла сознание. Начался прилив. Я пытался вытащить тебя из воды, насколько мог, но я… приспосабливаюсь.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
Солон мягко улыбается мне. Боже, он прекрасен.
— В некотором смысле, как будто меня сбил грузовик. В другом смысле, как будто я только что заново родился.
Я с трудом сглатываю, мое горло словно наждачная бумага.
— Как думаешь, это сработало?
Он улыбается.
— Ну, я здесь, не так ли? — затем его улыбка увядает. — Меня не должно быть здесь, Ленор.
— Ты думал, что я позволю тебе умереть?
— Нет, — признается он. — Ты слишком упряма. Но… ты ведь не знала, что делаешь.
— Знала, — говорю я, защищаясь, приподнимаясь на локтях. — Мне сказали, что я не буду создавать диких вампиров. Я точно знала, что делала. Ты, блядь, умирал, Солон. Нет, ты был мертв. Ты правда думаешь, что я позволила бы этому случиться, не испробовав все, что могу?
— И кто тебе это сказал?
Я на мгновение прикусываю губу.
— Джеремайс.
— Значит, ты не была уверена, что это сработает, — говорит он со страдальческим выражением лица. — Джеремайс мог солгать.
При упоминании его имени я смотрю на безжизненное, обугленное, обезглавленное тело. Черт. Он мертв. Действительно мертв, потому что я убила его. Я убила своего собственного отца, каким бы злодеем он ни был.
— Лунный свет, — зовет Солон, придвигаясь ближе ко мне. — Я знаю, как сильно ты склонна цепляться за чувство вины, но, пожалуйста, не надо. Не сейчас.
— Если не сейчас, то когда? — беспомощно спрашиваю я.