Я внимательно слушал все, что рассказывал Джакоб Сэттл, но, признаюсь, временами с трудом понимал сказанное. В его голосе было столько потустороннего, грезящего; в его глазах было столько мистического, — порой мне казалось, что он смотрит сквозь меня, как сквозь пустое место, — в самой его манере произносить слова было столько величественного и так это все контрастировало с его поношенной рабочей одеждой и убогой обстановкой комнаты, что я уж даже подумал: «А не сон ли все это?..»
Мы довольно долго сидели молча. Я смотрел на этого человека со все возрастающим изумлением. Теперь его исповедь была сделана, его дух, казалось, навечно низвергнувшийся, воспрял вновь, словно молодой стройный стебель. Я должен был бы ужаснуться его рассказом и им самим после него, но, странно, этого не произошло! Конечно, мало приятного оказаться в роли доверительного лица убийцы, но бедняга пошел на свое кровавое дело, будучи спровоцирован и с такими самоотверженными целями, что я считал себя не вправе осуждать его за что-либо. Я должен был успокоить его и поэтому заговорил с максимальным спокойствием, на которое был способен, несмотря на то, что сердце мое сжималось под тяжестью услышанного:
— Вам не следует отчаиваться, Джакоб Сэттл. Господь милосерден, и его добрая воля безгранична. Живите и работайте с надеждой, что наступит день, когда вы ощутите, что грех прошлого искупили. — Здесь я сделал паузу, поскольку увидел, как его сморил сон. Обыкновенный сон. — Что ж, спите, — сказал я. — Я буду возле вас, и дурные сны на сей раз обойдут вас стороной.
Он сделал усилие над собой, чтобы не заснуть сразу и ответил:
— Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту сегодня. Но, я думаю, вам будет лучше возвратиться сейчас домой. Я постараюсь уснуть спокойно. У меня такая гора с души свалилась, как только я вам все рассказал!.. Если во мне еще осталось что-нибудь от мужчины, то я должен попытаться бороться за жизнь самостоятельно.
— Я ухожу, раз вам этого хочется, — ответил я. — Но послушайтесь моего совета и выходите в люди из своей берлоги. Живите среди людей! Делите с ними все их радости и печали и это поможет вам забыть наконец вашу собственную беду. Одиночество превратит вас в меланхолика или того хуже; — в сумасшедшего.
— Я все сделаю, — сказал он, находясь уже в полузабытьи, ибо сон уже прочно овладел им.
Я повернулся, чтобы идти, и он, с трудом разлепив веки, посмотрел мне вслед. Я уже взялся было за ручку двери, но быстро вернулся к нему и протянул свою руку. Он пожал ее крепко двумя своими, присев на кровати. Я пожелал ему доброй ночи самым веселым тоном, на который был способен в тот вечер.
— Мужайтесь, мужайтесь! В мире людей у вас найдется много работы, Джакоб Сэттл! Вы еще наденете белые одежды и непременно пройдете в те ворота!
Я ушел.
Через неделю я обнаружил его дом пустующим. На мои расспросы по его месту работы мне ответили, что он «уехал куда-то на север». Никто не мог сказать точно куда именно.
С того времени прошло два года. Я гостил в Глазго у своего друга доктора Монро. Это был очень занятой человек и при всем желании он не мог уделить мне много времени для того, чтобы показать город. Поэтому я проводил дни в самостоятельных экскурсиях: в Троссакс, на озеро Екатерины, вниз по течению Клайда. В предпоследний вечер моего пребывания в городе я вернулся домой позднее обычного, но обнаружил, что мой хозяин тоже опаздывает. Служанка сказала мне, что его вызвали в госпиталь — несчастный случай на газовом заводе. Ужин был отсрочен ровно на час. Я сказал служанке, что выйду навстречу хозяину и к ужину мы придем вместе. Я исправился в госпиталь. Я как раз застал его моющим руки в операционной перед уходом домой. Мне захотелось узнать, что это был за случай, с которым ему пришлось иметь дело на сей раз.
— О, обычная вещь! Прогнивший трос — и жизни людей уже не стоят ни гроша! Двое рабочих чинили газометр, как вдруг трос, что поддерживал леса, на которых они стояли, оборвался! Время было к ужину, и никто их первое время не искал. В газометре около семи футов воды, так что весь ужин бедняги отчаянно боролись за жизнь. В живых остался только один. Ну и потрудились же мы, доставая его! Похоже он был обязан своей жизнью своему приятелю. Мне не приходилось еще встречаться с таким героизмом! Они держались на поверхности воды, покуда хватало сил. Но в конце концов они так изнемогли, что их не могли поддержать уже ни свет фонарей сверху, ни рабочие, обвязанные веревками и спускавшиеся им на помощь. Тогда один из них встал на дно — вода покрыла его с головой — и дал своему товарищу взобраться к нему на плечи. Вот эти несколько, глотков воздуха и решили, кто остался жить, а кто погиб. Когда их вытащили, у них был ужасный вид! Вода ведь от времени перемешалась с газолином и деггем и стала яркокрасного цвета! Тот, что был наверху, на плечах товарища, оказался, словно кровью весь вымазанным! Ужасно!