— На протяжении многих лет меня называли по-разному, однако, приятным еще никогда.
Ошеломленный Ангус схватился за горло. Он открыл рот, чтобы закричать, но вышло только бульканье.
Наполеан не стал растягивать окончание.
Он стремительно погрузил ладонь в грудь Ангуса, достал все еще бьющееся сердце и поднял его перед собой.
— Меня зовут Наполеан, — он отшвырнул омерзительный орган в сторону и смотрел, как жизнь Агнуса угасает. — Но мои враги называют меня правосудие.
Когда бездыханное тело упало на пол бесполезной кучей крови и плоти, Наполеан выдернул свой дух из комнаты. Он скользнул в тот же вращающийся вихрь, которым воспользовался, чтобы попасть сюда, и стремительно отправился обратно.
Обратно в свое тело. Обратно во внедорожник.
Обратно к отомщенной судьбе, что ждала его.
Глава 6
Брук держала в руках дымящуюся чашку чая и пыталась унять дрожь. Последнее, что ей было нужно, — обжечься горячим травяным чаем с ромашкой, мятой и жасмином. Она рискнула взглянуть на внушительную фигуру, сидящую напротив в огромном — размером с двухместный диванчик — синем кресле, но быстро отвернулась.
Он был слишком пугающим. Вся ситуация — слишком ужасающей.
Брук находилась в центре лесного массива Лунной долины, сидела в гостиной особняка сурового незнакомца, боясь говорить, боясь молчать. Она решила отвлечься и принялась изучать комнату…
Потолок в форме замысловатого купола состоял из лепнины, различных текстур и кессонов7, обрамлявших роспись ручной работы, изображавшую Зевса и Аполлона на серо-голубом полотне. Мебель была изысканной и роскошной, явно сделанной на заказ и, несомненно, стоила больше, чем весь дом женщины. Здесь повсюду, насколько хватало глаз, виднелись со вкусом обустроенные ниши с мягкой подсветкой, в каждой из них стояло настоящее сокровище, свидетельствующее об ушедших временах — несомненно, бесценные артефакты.
Окна, сделанные из матового стекла, украшали фрески с батальными сценами, а также красиво выгравированные изображения греческих или римских богов.
Для сумасшедшего психопата, считающего себя вампиром, этот человек обладал превосходным вкусом. И очевидно имел кучу денег.
Брук откашлялась и собралась с духом.
— Итак…
Слово вышло хриплым, так что она прочистила горло, сжала руки и попыталась снова.
— Итак.
Ее похититель, который называл себя Наполеаном Мондрагоном, подался вперед. Каждое его движение было грациозным и плавным, как у хищного животного.
— Итак, — повторил он.
Брук выдавила улыбку. До сих пор он ее не убил, не приставал и не пытался укусить в шею. Вместо этого мужчина предложил ей одеяло, разжег огонь в огромном очаге и принес дымящуюся чашку ромашкового чая. Лучше попытаться и выкарабкаться из этого затруднительного положения с помощью слов и любезностей, чем конфронтацией и борьбой. Всего одна мысль о физическом противостоянии заставила ее вздрогнуть: мужчина походил на настоящего викинга. Крепкое телосложение, рост шесть футов четыре дюйма8, твердые и объемные мускулы, но при всем этом его лицо и глаза говорили больше, чем могло сказать тело.
Наполеан Мондрагон выглядел так, словно мог сбить с ног, просто моргнув глазом.
Как будто он мог убить, просто пожелав это.
Его черты лица обладали порочной красотой, а улыбка была едва уловимой и доброй, но прямо под этой оболочкой — и не так глубоко, чтобы это было невозможно заметить — скрывалось нечто большее, всепоглощающее и суровое, неумолимое и беспощадное. Он очень походил на бога, что был нарисован на потолке, и Брук почти ожидала увидеть, как в любой момент из его рук вырвутся молнии.
Определенно, береженного Бог бережет, и это как нельзя кстати подходит к ее ситуации. Ведь у Брук не было шансов в физической борьбе с этим человеком.
— Итак? — повторил Наполеан. Его голос был бесконечно ласковым, словно мужчина обладал душой, которая научилась терпению, прожив десяток жизней, пока не овладела этим в совершенстве, достигнув гармонии разума, тела и духа. Он говорил характерно глубоким, хриплым голосом, мурлыкая и растягивая слова.
Брук судорожно сглотнула и поставила кружку на кофейный столик. Затем быстро схватила ее обратно, переставив на подставку, и поморщилась.
— Извини.
Наполеан улыбнулся обезоруживающей улыбкой и махнул рукой в сторону чайной чашки.