С выпиской мамы жизнь теперь уже двух женщин превратилась в ад. Даже выйти в туалет малышка опасалась в присутствии фурии. Однажды случился беспредел. Началось не просто гонение девочки с кухни, туалета, а даже из коридора. В ход пошли уже кулаки. Это случилось, когда Ира задержалась в туалете: надо было замыть утку из-под мамы. Разъярённая молодка ударила беднягу в лицо и пнула её ниже пояса: «Скорее бы вы сдохли, нищенки!» Выбитая из рук утка покатилась вдоль коридора. Дверь в комнату с приездом Татьяны закрывать не могли: Ирочке надо было бегать в магазин купить на оставшиеся от пенсии деньги хотя бы хлеба и иногда молока, в аптеку, ходить в школу. В её отсутствие могли приходить к больной разные люди: из больницы, церкви, собеса, с работы… Но приходящих и приносящих хоть малую толику становилось с каждым днём меньше. На лекарства уходили почти вся пенсия и детское пособие. Приходили старушки из церкви и давали поесть, но более читали молитвы. Всё, буквально всё легло на плечи более, чем осиротевшей девочки. А вскоре папа ушёл от них совсем, забрав даже стол, где Ира делала уроки. Теперь она решала задачки лёжа на полу. Были ещё два стула и икона в углу: её принесли из церкви. Патронажные сёстры в свои нечастые визиты делали «всё, что им положено» и уходили. Если удавалось купить лекарства для систем, то сёстры их ставили. А «на нет и суда нет». И Татьяна начинала подвывать и корчиться от боли. Ирочка не находила себе места. Как-то из Москвы приехала сестра Ефремовой из столицы и закупила лекарств на солидную сумму. Помогла с лечением. У больной начала налаживаться речь. Могла поворачивать тело под утку и подмывание. Оставив немного денег, москвичка уехала. Сестра была не из бедных, но и постоянно печься о несчастных попросту не могла. Сама серьёзно болела.
Социальные службы приходили лишь удостовериться, что «инвалид первой группы Ефремова дышит и пульс нормальный». Теперь кто упомнит, что они там писали в отчётах… Одно помнится хорошо, что ни едой, ни одеждой их особо никто не баловал. Ну, разве что благотворительные тапочки, да байковый халат. Попервоначалу приходили подруги с предприятия. А чаще ломились пьяные соседи с матом и избиением. Были даже попытки изнасиловать парализованную Татьяну. Похотливо тискали даже Иринку. От нервного и физического перенапряжения слегла Ирочка. Татьяна плакала по ночам от беспролазных горя и бед. Хотелось одного: умереть, чтобы сохранить жизнь дочке. Даже бывшие подружки по школе перестали посещать свою одноклассницу: им было стыдно за бедствующую семью и они чурались от визитов. И девочка-подросток стала превращаться в согбенную старушку с сетью морщин на лице. Букет её болезней был тоже присущ старцам. Она увядала и чуть ли не чахла. Шли годы. Татьяна в отсутствии Иринки молила Бога забрать её к себе и избавить от мук дочку. Но тот лишь молчаливо взирал из иконостаса, считая видно, что отпущенные муки не исчерпаны.
Финал в этой истории был легко предсказуем. Его удостаиваются почти все мамы-инвалиды, оставшиеся наедине с болезнями и… детьми. Спасения по-настоящему в таких семьях ждать неоткуда: только недельные системы для поддержки больного с ЧМП (черепно-мозговая травма) обходятся в пару пенсий. О прочих лекарствах и речи нет. Список лечебных средств для льготной выдачи был составлен как минимум неким инквизитором. В нём не числилось НИ ЕДИНОГО эффективного (понимай – дорогого) лекарства. И, попав в «лоно льготного лечения» инвалид был обречён на смертный одр, коли не обладал от рождения геркулесовым здоровьем. Зато страна в целом «боролась за демографический рост». Прямо как в той больнице: «Температура пациентов в целом нормальная, включая морг.»
И решились подруги калеки пойти «за правдой в мир». Пригласили к Ефремовым и поведали обо всём. Пожалуй, доходчивее всех, хотя и с трудом рассказала сама Татьяна.
– Сейчас Ирочки со мной нет. Она совсем занемогла. Приходят ко мне знакомые, подруги… Приносят немного покушать. Спасибо им… А то соседи ругаются, что мы кушать часто готовили. А мы не могли часто готовить, нам почти не из чего. Да и Ирочка просто физически не успевала. Тогда мы ложились спать голодные. Даже если дочка вовремя не уберёт с плиты чайник, либо кастрюлю, соседка врывается к нам, орёт и даже дерётся. Сбрасывает нашу посуду прямо на пол. Мы подбираем, ведь есть-то всё равно больше нечего. Ирочка мне жалуется: «Мамочка, я боюсь выходить на кухню, там тётя Зина орёт на меня и бьёт тряпкой в лицо.» А после этого дочка вообще есть не может. У неё постоянно болит голова, ноги, руки и от постоянных голодовок-живот. «Мамочка, мне плохо… Я ничего не могу делать». Ляжет на пол и встать не может. «Мама, как я хочу убежать от них, чтобы никогда не видеть!» А я ничего сделать не могу, чтобы защитить своего ребёнка. Болезнь не хочет отступать. Я ей всё детство загубила. Даже не всякий взрослый выдержит такую нагрузку. То кушать, то стирать, то туалет за мной. И мне невыносимо больно. Пусть бы мы жили отдельно, а то ведь даже ручки с кранов поснимала, чтобы мы не пользовались. Я молю Бога, чтобы мне хотя бы смочь сидеть. Это такое счастье! Я даже научилась гладить и стирать мелочь на животе. Всё дочке легче, ведь она ещё ребёнок…