Обоим даст. Только бы не строгача-оттуда побег труднее. Хотя не убегают только из могилы – это известно. А адвоката он запросит сразу». Суд, СИЗО, – всё как в кошмарном сне. Следак попал копчёный, сразу начал раскалывать на «непонятуху». Прессовал до последнего. Пробовал даже и его фактическое дело вломить. Но прямых улик не было. «Это тебе не петуху фуфло рвать, я тебе не фраер, а вор!» – Думал себе Щербатый. Прокурор паял солидно и далеко. Мирон «каялся», просил «о снисхождении» суд и прощения у сержанта. Это всё насоветовал адвокат. В конце концов суд дал за хулиганку с прицепом и строгача по рецидиву. Только знал Щербатый, что по отсидке трети срока, его переведут на «общак». Значит на «курсы парикмахеров». А оттуда и дёрги сделать можно.
И вот он катит по этапу в «места не столь дальние», но до боли знакомые. И только колёса отстукивали: «Ты-ты влип! Ты-ты влип! Влип надолго! Влип надолго!» Но по мере приближения конца этапа, Щербатый отошёл нервами от изрядной промашки: срок ему всё-таки дали четыре года, хотя с надеждой на общий режим с «половья»(половины). Адвокат своё сделал, за что и получил. А через него и сержантик за царапину вилкой в жо… Семёну даже стало смешно: отсидка «жопа за жопу». Так что ещё и в героях походит на зоне.
Глава пятая. Без документов и в тайге тяжко
Мы с Толяном не чуяли под собой ног: приехавший большой начальник, от экспедиции, сам Битюцкий Кирилл Эрнстович и обещал нам протеже в горно-добывающий техникум без экзаменов, да ещё с повышенной стипендией. Хотя дружбан Толя мечтал о железнодорожном техникуме. Там, у себя в Китае, таких спецов мало и им хорошо платят, целую кучу юаней.
Шла третья послевоенная пятилетка. Страна напоминала деревню после пожара: строили всё и везде. Даже зверьё поубегало куда подальше от вездесущих геологов. Самые глухие горные участки Восточной Сибири, прозываемые урманом, втихую делились между беглыми зэками и разведчиками недр. И чаще делали вид, что не замечают друг друга. Хотя такой паритет не всегда вытанцовывался. Как говорят: голод не тётка. Но тот, же зэк вряд ли засветится в цивильной зоне обретания за покупкой хотя бы патронов и соли.
А вот геологи нередко обращались к беглым людишкам за помощью в разгар «полевого» сезона. В тайге не расклеишь по листвякам объявления кадровика о приёме на работу. Да и в городе чёрта лысого кто пойдёт ишачить в сопки даже за самые длинные рубли. А беглые людишки худо-бедно за сезон на «полях» зарабатывали полную отмазку (обретение документов) по «ксиве». Это были очень серьёзные и обязательные к приёму документы. Там обстоятельно значилось нечто наподобии: что ИМЯрек «В результате горного обвала, сноса половодьем в ущелье, пожара в тайге, схватки с медведем или горным селем при землетрясении, утратил документы на имя… подтверждаем…, такие-то». Так что игра стоила свеч. В открытую уголовники НИКОГДА не конфликтовали с местными. Но любой житель малых селений знал назубок ЗАКОН ТАЙГИ, где медведь – прокурор, а черпак – мера.
По нему, встретившись среди глухомани сопок и болот даже с соседом по улице, не рискуй оставаться с ним один на один. Всё просто: тайга скроет любое самое ужасное святотатство. А коварней человека, как известно, зверя не бывает.
Глава шестая. Охота накануне
Весна была настолько дружной, что многим, в том числе и моим родственникам, пришлось распрощаться с огородами. Текущая через посёлок Олонгрушка, едва вынырнув из-под снега, взъярилась сверх положенного ей статуса горной речки. Быки железнодорожного моста через неё круглосуточно держали на тросах приехавшие танки. Солнце своей раскалённой грудью прильнуло к горным хребтам, сопкам и бесчисленным болотам. Обнажились озерца-окна среди громадных кочек. Колышущийся на них сухостой скрывал человека в этих болотных джунглях с головой.
Казалось, что об эту пору живность можно было добывать даже сачком. Кругом щебетало, пищало, заливалось трелями и гоготало на все лады. Сами сопки казались мертвецки пьяными, качаясь в пряном от запаха багульника мареве. В небе трепыхались жаворонки и другая многочисленная мелочь: каждый по-своему прославляющий приход лета. Здесь, в краях вечной мерзлоты, весна длилась по времени цветения багульника. А то и меньше. Их аромат заставлял петь самую чёрствую душу. Все радовались весне и просто друг другу. На залысинах сопок полыхали кумачом саранки. Дикий чеснок черемша восполнял с лихвой витаминный стол, как у людей, так и у зверей. Таёжные пожары и болотные палы раскаляли и без того дышащий зноем воздух.
Ревел, перекатывая огромные валуны, Амазар. Его исключительно прозрачные воды сметали скатившуюся муть таких речушек, как Олонгрушка. Устья десятков ручьёв-рек манили к себе рыб скоплением микро и макроорганизмов вперемешку со съестными отходами. Известно, где рыбы – там тьма рыболовов. А это люд особый. У забайкальских рек – народ серьёзный и азартный. Их не манят тихие заводи, кишащие мелочёвкой и рыбным «мусором». Они чаще на перекатах ловят хариуса, а уж «медвежатники» – рыболовы выходят на тайменя. А это «сурьёзная» рыба и баловства не терпит. Одно то, что средний вес рыбины – гигантского лосося от 15–20 килограммов и до центнера. Размером такие особи бывают до полутора метров и более.
Вода в реке ледяная и её поток неимоверно быстр. Сорвавшись где-то в высокогорье валун весом до тонны, а может и тяжелее, катится с верховий по каменистому дну десятки, а то и сотни километров. Этот осколок, перемещаемый бурным течением порой годами, превращается в валун. И завершается эдакое путешествие на одном из перекатов реки. Бывало, что мирные рыбачки на хариуса разлетались брызгами от выкатившегся из глубины на перекат чёрного булдыгана. Здесь его уже поджидали десятки не менее внушительных собратьев. И обкатанный гранитный «турист» либо составлял им компанию, отдав ударом энергию поджидающим «коллегам», либо катил восвояси, одолев водную гряду.
Такие камни в Амазаре не редкость. А выкатившись на обозрение, они накалялись на солнце, как блинная сковорода. С этого момента жизнь горного бродяги обречена. Его доконают стихии: ледяная вода гор и жар солнца. Так что пользуются его услугами едва с сезон-другой ловцы тайменя. Он служит для них пристанищем-якорем. Тай-меня чаще били острогой. Но настоящая охота на красавца-великана велась со спиннингом. Попавшийся на блесну, таймень будет мотать по речке вдоль, поперек и обратно. Временами, делая футбольные финты с рывками. Такие фортели могут стоить жизни, ежели удилище спиннинга не закреплено надёжно. Бывали случаи, что к берегу прибивало лишь тело обглоданного горе-рыбака с обмотанной на руке леской с привязанной острогой. Чаще это были беглые зэки. Поди-узнай! Для них голод и вовсе не тётка!
Жара становилась неимоверной. Особенно в котловине из гор, где расположился посёлок Могоча. Огонь шёл гудящим валом пламени, подминая перелески и возрождаясь мигом по другую сторону сопки, катясь прямиком к крайним избам. Это повторялось ежегодно, и аборигены действовали, не особо оригинальничая. Они вырубали (или выжигали) траву подальше от домов, упреждая огонь. А во время покоса не давали соседствующим травам цвести и плодоносить. Так что пал замирал, чуть ли не в километре-полутора от жилья и прочей цивилизации. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Но тайга и урман полыхали по своим законам. Здесь властвовали грозы, ветры и дожди. С них всё начиналось, ими же и заканчивалось.
Палы в этом году пока не тревожили. По всем канонам идти на охоту было рискованно. По вершинам гор перекатывались презлющие свинцово-чёрные тучи. Ветер их переталкивал через хребты туда-обратно, как бы представляя первенство грозового катаклизма одной из сторон. Туч становилось катастрофически много. Они ворчливо соединялись, оскаливаясь блеском молний. И, если ещё вчера вечером облака кочевали у вершин сопок, то уже с утра они начали натиск на могочинскую котловину. Сухие молнии вполне могли зажечь тайгу и болотный сушняк. Ночные всполохи гроз озаряли едва не половину неба. И стоял невообразимый грохот громов.
Вот уже вторую ночь мы с моим другом-китайцем провели в тайге. Возвращались домой с надеждой на удачу утренней охоты. Наш кобель-лайка Шайтан посматривал на нас из-под своих мохнатых бровей почти предосудительно. Уж он-то чуял, что не будет нам (и ему) поживы: надо поостеречься большой беды. Пока мы завтракали «вторым фронтом»,(так по старинке называли в экспедиции тушёнку) Шайтан крутился подле, нервно лая. Предостерегал умный и опытный пёс о надвигающейся стихии. Практически все шурфы, канавы, что были в задании, мы прочистили. Поправили реперы. Можно и поохотиться.