ХУДОЖНИК. Август, останься.
АВГУСТ. Когда будешь ходить на работу к девяти, поймешь. Спокойной ночи.
ХУДОЖНИК. С твоими электронными машинами ничего не случится. А здесь идет речь о судьбах близких тебе людей.
АВГУСТ. Я математик, и в судьбах людей ничего не смыслю.
ХУДОЖНИК. На этот раз придется.
ВИКТОР. Останься, мальчик. Не пожалеешь. Ты здесь многое узнаешь… Не правда ли, отец, он многое узнает?
ХУДОЖНИК. Убирайся!
ВИКТОР. Куда? Ты же заказал для меня кофе.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Папочка, а для меня вы заказали кофе со сливками?
Август возвращается и садится в одно из пустующих кресел.
ХУДОЖНИК. Скажи ей, пусть убирается.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Мне? Что мне надо сказать? Я буду плакать, папочка.
ВИКТОР. Она нам не помешает.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА (весело). Что вы, я вам даже помогу.
ХУДОЖНИК. Виктор!
ВИКТОР. Иди в спальню, я скоро приду.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. А как же с чашечкой кофе? Хотя бы без сливок…
ВИКТОР. Свари себе сама.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА (уходя). Папочка, вы видите, я стала у него постоянной. (Возвращается, целует Виктора и снова уходит.)
Виктор садится в кресло. Вошла Певи. Поставила на стол миниатюрный серебряный поднос. Пять кофейных чашечек, серебряный кофейник.
ПЕВИ. Я забыла блюдца.
ХУДОЖНИК. Принеси.
ПЕВИ. Принесу. (Расставила чашки.) Август! Август!
АВГУСТ. Что, Певи?..
Виктор подошел к бару, вытащил бутылку коньяка и рюмки, поставил на стол. Певи еще раз посмотрела на Августа. Ушла. Виктор наполнил себе рюмку.
ВИКТОР. Будешь?
АВГУСТ. Нет.
Виктор выпил.
АВГУСТ. Впрочем, налей.
Виктор налил ему. Август выпил.
ВИКТОР. Еще?
АВГУСТ. Потом.
Вошла Певи, принесла блюдца. Поставила в них чашки. Разлила кофе. Сели в кресло рядом с Августом. Август уткнулся в книгу.
ХУДОЖНИК. Август, отложи книгу.
АВГУСТ. Она тебя раздражает?
ВИКТОР. Его всё раздражает.
ХУДОЖНИК. Продолжайте, господин Профессор.
ВИКТОР (с недопитой рюмкой в руке). Начните всё сначала. Вы ведь, наверное, выучили наизусть свои монологи.
Художник жестко взглянул на Виктора.
ХУДОЖНИК. Господин Профессор, продолжайте.
ПЕВИ. Отец! Остановись!
ХУДОЖНИК. Поздно, девочка. Я жил для тебя. А теперь послушай немного правды, что приходится делать человеку ради своих детей. И потерпи ради меня.
АВГУСТ. Отец, я и Певи не хотим участвовать в этом бреде. (Встает, собирается уйти.)
ХУДОЖНИК. Сядь, Август.
ПЕВИ. Почему ты его заставляешь? Он не обязан выслушивать твою исповедь.
ХУДОЖНИК. Всё началось за этим столом. Пусть за этим столом и закончится… Господин Профессор, что же вы молчите?..
ПЕВИ. Ты не сумел построить свое счастье и хочешь разрушить наше. Ты изверг, отец.
ХУДОЖНИК. Не сердись, Певи. Смысл человеческого существования заключен в надежде, а не в счастье. И я не намерен отнимать ее у тебя с Августом. Но я не могу допустить, чтобы ваша надежда превратилась в ваше проклятие.
ВИКТОР. Ну, как, сестренка, ты поехала за счастьем в Америку? А что ты оттуда привезла? Тебе было плевать на меня, на отца… Разве в России не было мужчин, кроме Августа…
ХУДОЖНИК. Не паясничай… Август, этот человек — муж твоей матери… Твоя мать жива.
АВГУСТ. Так. Дальше… Дальше!
ПРОФЕССОР. Она жива, Август.
АВГУСТ. Я не глухой. А дальше что?
ХУДОЖНИК. Август, я всегда считал и считаю теперь, что твой отец был талантливее меня. Твой отец был Гений. И на суде я об этом сказал. Очевидно, я не должен был говорить правду… Я должен был солгать…
ПРОФЕССОР. Вы подтвердили его вину. И это решило исход дела. Ни один из близких знакомых Гения не выступил на суде и не захотел говорить правду о его взглядах. Никто не заблуждался — фундаментом Советского государства была ложь… Но ваше имя как художника слишком шумело. Вам позировали все партийные монстры.
ХУДОЖНИК. Для каждого времени находится свой художник. И в этом я не вижу никакого криминала.
ПРОФЕССОР. С Гением покончили. И фортуна повернулась к вам…
ХУДОЖНИК. Господин Профессор, народ не сумел устоять в этом психическом поединке с примитивом. Одурманивание блатным искусством искалечило нас… Я не поворачивал фортуны. Я тоже в них поверил…
ВИКТОР. Браво, маэстро. Ваш любимый художник Сандро Ботичелли тоже верил юродивому монаху Савонароле. И даже помогал ему сжигать собственные картины на костре. Но коммунисты всё упростили. Они не сжигали картины. Они сжигали художников.