Картина двенадцатая
Спальня Певи и Августа.
Август вошел в спальню. Как это похоже на сцену в отеле! Только не двое, а один убийца с тем же хладнокровием… без эмоций… в упор… бесшумно… из пневматического пистолета… как его мать и Профессора…
АВГУСТ… Как же я не догадался раньше? (Умирает.)
Картина тринадцатая
Музыкальная гостиная.
ВИКТОР. Маэстро, вы так жаждали нянчить маленького Гения. Иуда, ты мог бы предать младенца? Нет, конечно, нет. Наше общество несовершенно. Мы не предаем тех, кто в колыбели… Сестрёнка! Сестрёнка!!! (Тормошит Певи.) Она не была виновата. Вы слышите!.. Она не была виновата перед таким дерьмовым миром, как наш… Отец, скажи им, что Певи не была виновата… Что мы с ней ни в чём не виноваты… Скажи Августу!.. Что же ты молчишь?.. Скажи!.. Отец!.. Певи!.. Сестрёнка!..
ХУДОЖНИК. Она пошла в мать… Её мать тоже была хрупким существом…
ВИКТОР. Какая же ты скотина, Иудик!.. Какая же ты скотина! (Отцу) А ты?.. Ты?.. Откуда вы все такие?.. Кто вас создал?.. Для чего?.. (Кричит.) Писатель!.. Где вы там?.. Где вы там?
ИУДА. Там только певичка, в вашей спальне… Вы перепутали вчерашнюю ночь с сегодняшней.
Виктор уходит. Художник остается сидеть в кресле.
ИУДА. Она умерла, господин Художник. И тут уже ничего не поделаешь… Я слышал, как вы сказали своему сыну, что вам меня жалко. Напрасно. Вы — художник… Я — предатель. И ваше, и мое ремесло может делать не каждый. А значит, это талант… Почему же вы признаете свой и не хотите признать мой талант?.. Только потому, что ваше искусство окружено ореолом славы и почета, а мое носит печать проклятия?.. Да, я не надеюсь на вознаграждение, но тем тяжелее мне нести свой крест… И всё же истинный предатель — это великий дар… Конечно, и среди нас есть выскочки и бездари, которые делают свое дело безвкусно и грубо, наговаривая на клиента то, чего с ним никогда не происходило… Но это не предатели. Это дилетанты… И они есть в каждом ремесле… Мы сами их презираем… Но лично я ни разу не оболгал ни единого из своих клиентов, и там, где мне изменяла память, где я не мог подробно вспомнить, кто или что сказал, кто или что подумал, я не доносил…
Раздается выстрел. Художник пытается привстать, но не может… Влетает Эстрадная Певица.
ЭСТРАДНАЯ ПЕВИЦА. Папочка, он застрелился… Виктор застрелился… Кошмар, кошмар… Это же надо… Такие голубые глаза и — бах! — застрелился… Кошмар, кошмар… (Убегает из дома.)
ИУДА. Наверное, вам не удастся дописать картину «Суд над Гением», а мне не представится другой возможности поговорить с вами. Но как бы то ни было, вы — Художник, и видели этот мир в красках, а я его вижу в доносах…
Оставив Художника, Иуда идет проверить, закрыты ли двери.
ХУДОЖНИК. Иуда!.. Иуда!.. (Снова пытается встать — тщетно.) Открой двери… впусти господина Профессора… Входите, входите, господин Профессор… Нас кто-то одурачил… Нас кто-то одурачил… Какое заблуждение — судить прошлое… Ещё не наступил день Страшного суда… Они понимают, что ничто их не спасёт, кроме насилия над всей планетой… Теперь уже над всей, господин Профессор… Теперь нет выхода… Гений был прав… Это кровавая паутина… Примитив — очень хороший паук, правда, господин Профессор… Садитесь ближе… Что же вы стоите… Я вас сразу узнал… Куда же вы?.. Ещё не наступил день Страшного суда… А когда он наступит… ещё неизвестно… возможно, всё повторится…
Слышится «Пассакалия до-минор».
Загораются кресла… Всю гостиную окутывает кровавая паутина…