Восемнадцатого августа того же 1851 года имело быть большое торжество — открытие железнодорожного сообщения между Петербургом и Москвой. (Название «Николаевской» эта дорога получила лишь после смерти инициатора ее строительства. При жизни Император запретил так называть ее — эту бы скромность тем, кто захватил власть в октябре 1917-го!)
Царская семья, свита, представители дипломатического корпуса отправились в веселую поездку. Император все время был в отличном настроении, без конца задавал вопросы инженерам, некоторое время провел в кабине машинистов и даже усердно помогал им, изрядно перемазавшись. Он с восторгом наблюдал, как металлическая громада состава преодолевает хрупкое на вид сооружение — мост. Для этого даже не ленился выходить из вагона и следить за движением со стороны.
Возле Веребьинского моста, переброшенного через большой овраг, произошел забавный случай. Николай, окруженный приближенными, среди которых была герцогиня Монтебелло, находился возле насыпи. Царь взмахнул белым платком:
— Марш!
Это был приказ к движению.
Паровоз запыхтел паром, выпустил в синеву неба черный дым из громадной трубы, протяжный гудок прокатился по безбрежным зеленым просторам. Колеса заерзали, отчаянно закрутились на месте, забуксовали. Вопреки всем усилиям машиниста, состав не сдвинулся ни на пядь.
Инженеры не умели объяснить сего конфуза.
Вдруг умная герцогиня сообразила:
— Ваше Величество, а для какой надобности рельсы покрыли масляной краской?
— Где дорожный мастер? — спросил Император.
Тот, насмерть перепуганный, заикаясь, объяснил:
— Так вить, они — рельсы-то, были ржавые, совсем некрасивые. Вот я и распорядился — обновить.
Император нахмурился:
— Усердие, братец, не по разуму! Надо знать законы физики. Прикажи, чтобы краску сняли.
И, повернувшись к герцогине, добавил:
— Вы — прелесть! Когда вернемся в Петербург, приглашайте пить кофе — из нового сервиза. Буду обязательно!
Герцогиня и ее муж горячо благодарили за великую честь.
Рельсы очистили, паровоз быстро побежал дальше. Государь всю дорогу оставался веселым.
Настроение испортилось лишь по возвращении в Петербург. Монтебелло, попросивший вдруг аудиенции, вошел в кабинет Николая почерневший от огорчения.
— Ваше Императорское Величество, случилась страшная беда! Пока я путешествовал, петербургские воры украли из посольства ваш бесценный подарок — сервиз! Прикажите учинить самое строгое следствие!
Николай был взбешен, возмущен, разгневан. Он топнул ногой:
— Галахова — ко мне!
Обер-полицмейстер Петербурга Галахов, страшась монаршьего гнева, задыхаясь от лишнего веса и спешки, вытянулся перед Императором. Тот, округляя небесно-голубые глаза, с возмущением спросил:
— Для чего я содержу полицию? Чтобы из иноземных посольств крали мои подарки? Ищи сервиз! Не найдешь — отправлю на Кавказ! — И царь пошевелил своими пышными усами, что было проявлением наивысшего гнева.
— Отыщем, Ваше Величество! — бодро отвечал Галахов, успевший прийти в себя. — Из-под земли вынем, а найдем. У нас быстро.
Обер-полицмейстер не мог даже предполагать, какие невероятные сложности стоят на его пути.
Такой паники петербургская полиция еще никогда не знала. На дворе стоял поздний час, но десятки рассыльных бегали по домам полицейских, созывая их к генералу. Галахов стучал громадным волосатым кулаком по дубовой крышке служебного стола:
— За что Государь-батюшка платит нам деньги! Дожили — из иноземных посольств жулье тащит императорские подношения. Если сервиз не найдете, пропади я на этом месте, всех сгною в Сибири! Поняли? Вопросы будут?
Началось нечто веселенькое — розыск по всему Петербургу. Без всяких санкций и прокурорских виз, которые в те простые времена и не требовались, сделали обыск в десятках домов, находившихся на подозрении, — сервиза не нашли.
Полицейские агенты разыскивали своих старых знакомцев из воровского мира, требовали:
— Верните царский сервиз! Позволим целый год спокойно кормиться.
Воры промеж себя учинили сыск строжайший, но развели руками:
— Никто из наших не брал! Коли не так, век нам свободы не видать.
Следствие зашло в тупик.
— Что делать?! — стонал Галахов. — Государь мне ведь голову оторвет, а у меня детишки малые!
А тут генерал Паскевич приключился. Говорит: