Был еще мудрый старый Мак-Комер. Он работал в саду на три мили дальше по дороге и увидел несущийся «Кадиллак» с ухмыляющимся красноглазым дьяволом за рулем. Он узнал Сент-Эрма в бледном неподвижном человеке, сидевшем рядом с водителем. И хотя Мак-Комер видел слишком мало, чтобы понять, что произошло убийство, он почувствовал что-то неладное.
Все они видели Штопора. Он не был невидимкой. Сбив Джона Флейла, он свернул на Топкую дорогу. Машину он бросил в конце дороги, за домом Флейла. Чтобы попасть туда, Штопор должен был проехать мимо меня. Другого пути не было.
Вопрос. — (к доктору Ридлу). Значит, все это время вы были у въезда на Топкую дорогу?
Ответ. — Да.
Вопрос. — И вы не видели, как мимо вас проехала машина?
Ответ. — Я ее не видел.
Вопрос. — И вы не видели этого низкорослого человека, которого мы прозвали Штопором? Человека с красными глазами по имени Док?
Ответ. — Не видел. Я его никогда не видел.
Вопрос. — И вы уверены, что он мимо вас не проезжал?
Ответ. — Мимо меня никто не проезжал.
Я снова вернулся на то же место. К вопросу, на который никак не могу найти ответ. Почему я его не увидел? Я должен ответить на этот вопрос. Ответить раньше, чем на вопрос, почему он это сделал. И даже раньше, чем на вопрос, где он находится. Потому что, если я не найду ответа, он и дальше будет невидимым. Даже если останется так же близко ко мне, как сейчас, и таким же тихим, как сейчас. Я должен начать отсюда. Где был я сам? Нужно вспомнить каждую секунду закатного часа, который стал часом убийства.
Я возвращался в старой двухметровой машине в Нью-Йорк из вермонтского имения Джона Бухена.
Вчера утром меня неожиданно вызвали оперировать этого миллионера, умирающего от злокачественной опухоли мозга. Для меня было большой честью, что пригласили именно меня, а не какого-нибудь более старого и опытного специалиста, и я ехал со смутной надеждой, что смогу совершить чудо. Но исход операции был предрешен. Когда я приехал, старик уже умирал. Его пульс и дыхание прекратилось прежде, чем я начал трепанацию. Я посмотрел на женщину-анестезиолога, стоявшую рядом в накрахмаленном белом халате, медленно снял резиновые перчатки и стал молча собирать инструменты.
— Не стоило так переживать, доктор! — мягко сказала она. — Вы похожи сейчас на маленького мальчика, — у которого машина переехала любимого котенка. На свете осталось еще немало котят.
У нее было доброе материнское сердце. Наверное, она повторяла эту фразу всем работавшим с ней врачам, когда им приходилось сталкиваться со смертью.
Я не люблю иметь дело с трупами. И никогда не любил. Многим это кажется странной для врача причудой. Но я хорошо помню, что Пастер, когда был студентом, не раз терял сознание во время вскрытия. И за это я уважаю его еще больше. Врач должен учиться, и это единственный путь. Когда я сам был студентом, во время вскрытий приходилось смотреть, закусив губу, и учиться. Но врач работает с живой тканью. Когда она перестает быть живой, медицина бессильна.
— Куда вы отсюда едете? — спросила меня анестезиолог.
— Домой, — ответил я. — С меня хватит.
Я прилетел специальным чартерным рейсом, заказанным для меня нью-йоркской конторой Бухена. Но насчет того, чтобы доставить меня назад, не было отдано никаких распоряжений. Я спросил у экономки, или управляющей, или кем там она была, расписание поездов. Но оказалось, что ближайший отправляется только в полночь. А было еще около часа дня. Она поинтересовалась, когда мне нужно вернуться в Нью-Йорк. Я ответил, что спешить мне некуда, потому что я предупредил, что вернусь через сутки, но все-таки предпочел бы уехать сразу. Хорошо, если бы меня отвезли на машине.
Женщина сказала, что у нее есть машина, которую нужно доставить в Нью-Йорк. Это автомобиль ее сына, который сейчас служит в авиации. В прошлом месяце он приезжал попрощаться с матерью перед тем, как отправиться воевать за океан. Но пришел телеграфный вызов, и ему пришлось срочно уехать, бросив машину здесь. Перед отъездом он распорядился продать машину одному нью-йоркскому торговцу, с которым договорился заранее. Он просил мать, чтобы машину обязательно доставили в Нью-Йорк. Тогда он сдержал бы свое слово и заработал немного денег. Да и машина не ржавела бы без пользы.
— Автомобиль старый, — сказала она, — и я не уверена, что вы согласитесь на нем ехать. Но я была бы вам очень обязана… Бензина у нас хватит.
Экономка была хорошей женщиной — разумной, понимающей и очень энергичной. Все эти качества были ей необходимы, чтобы управляться с большим домом и двадцатью слугами. Не помню ее имени, хотя она мне, наверное, его называла. Не оказалось его и на визитной карточке, которую она мне дала.
Может быть, она понимала, как тяжело у меня на душе и, обратившись с этой маленькой просьбой, просто хотела помочь мне переключиться. Может быть, ей действительно нужно было выполнить просьбу сына, а может быть, и то и другое.
Мы пошли в гараж, и экономка показала мне старенький «Дракон», стоящий среди дюжины других автомобилей. Это была машина примерно десяти лет, с помятыми крыльями и порванной обшивкой, но покрышки были в хорошем состоянии. Когда-то у меня был «Дракон» того же выпуска. Я купил его у прежнего владельца, когда только получил права. Позже я продал его и купил «Бьюик». Я подумал, что будет гораздо приятней уехать в этой машине прямо сейчас, чем бесцельно слоняться по этому дому или по вокзалу, а потом еще простоять большую часть ночи в переполненном вагоне. Дорога здесь очень живописная, и езда в одиночестве поможет мне отвлечься от неудачи. В Нью-Йорк я доберусь к полуночи, а может даже и к десяти часам.
— Вот карточка этого торговца, — сказала она. — Передайте, что я вышлю ему документы о продаже, как только он пришлет чек. А вот ваше жалованье или заработок. Как вы это называете, доктор?
— Гонорар, — уточнил я. — В случае, если я его заработал. Если бы я сделал работу, я прислал бы вам счет. Я ничего не возьму Мистер Бухен всегда любил точно платить по своим обязательствам, — ответила она, — Это одно из последних поручений, которые он мне оставил. Он знал, что вы сделаете все возможное, если вообще что-то еще можно сделать. Если ему ничем нельзя было помочь, то вы все равно заработали эти деньги. Возьмите их, пожалуйста. Если вы этого не сделаете, я буду чувствовать себя просто ужасно. Смерть старика, конечно, была для нее страшным ударом. Для меня это была только профессиональная неудача, а для нее — потеря близкого человека.
— Я была с ним двадцать лет, — тихо проговорила женщина. — Ему было бы неприятно, если бы его последний счет остался неоплаченным.
— Спасибо, — сказал я. — В таком случае я возьму деньги. Она дала мне карточку торговца, которому я должен был передать машину, и конверт с банкнотами. Старик, похоже, был из тех, кто предпочитает расплачиваться наличными, а не чеками. Я сунул их в карман, не взглянув ни на конверт, ни на карточку торговца. Добравшись в Нью-Йорк, я посмотрю, кто он такой и позвоню, чтобы заехал за машиной ко мне на Западную, 511. А может, завтра утром я сам отгоню машину, если окажется, что он живет недалеко от меня. На деньги я вообще не хотел смотреть, пока не приду в свой банк — Лексингтон-Траст банк в доме сорок на Семнадцатой улице, и передам их молодому Сойеру — кассиру, с которым я обычно имею дело. А пока я не хотел даже думать об этих деньгах.
Вот так получилось, что я отправился домой на машине. Я забросил в багажник саквояж с хирургическими инструментами и дорожную сумку и завел мотор. Женщина-анестезиолог намекнула, что она не прочь уехать вместе со мной.
Интересно, если бы я ее взял, она тоже сейчас была бы мертва?
Когда солнце уже скрывалось за горизонтом, я свернул на боковую дорогу, чтобы перебраться с шоссе сорок девять-А на шоссе номер семь. По карте я определил, что это самый короткий путь.
Может быть, я еще не совсем стряхнул с себя угнетенное со стояние, вызванное неудачной операцией. Однако не могу утверждать, что я свернул на эту дорогу, повинуясь неосознанном; внутреннему порыву. По карте этот путь выглядел короче, и я решил сэкономить время и бензин.