Его везли в отделение кардиологии на шестом этаже. Путь пролегал через восточное крыло, мимо палат, где какие-то счастливчики уже восстанавливались после пересадки сердца, а те, кому повезло меньше, только ждали своей очереди. Проезжая мимо очередной палаты, Маккалеб заметил парнишку, подключенного к аппарату искусственного кровообращения. Мужчина в деловом костюме сидел возле койки и смотрел на мальчика невидящим взглядом. Маккалеб отвел глаза. Парнишка обречен, аппарат лишь оттягивает неизбежное. Совсем скоро мужчина в костюме – скорее всего, отец – будет таким же взглядом смотреть на гроб.
Добравшись до нужной палаты, медсестры перетащили Маккалеба на койку и удалились. Оставшись один, он приготовился к долгому ожиданию. Фокс появится часов через шесть – в зависимости от расторопности лаборантов и наплыва пациентов у доктора.
Впрочем, Маккалеб знал, как скоротать время. Потертая кожаная сумка, в которой он когда-то носил ноутбук и бесчисленные папки с делами, была доверху набита старыми журналами, специально припасенными на такой случай.
Бонни Фокс объявилась спустя всего два с половиной часа. Маккалеб отложил экземпляр «Судового ремонта».
– Быстро ты!
– Жаль, в лаборатории не спешат. Как самочувствие?
– На шее как будто потопталась рота солдат. Результаты уже готовы?
– Ага.
– Ну и?
– Могу порадовать: отторжения нет, все показатели в норме, – говорила Бонни, попутно раскладывая на прикроватном столике распечатку с анализами и перепроверяя обнадеживающие цифры. – Словом, я довольна. Думаю, через неделю можно снизить дозировку преднизона.
Последняя реплика относилась к тщательно подобранному комплексу препаратов, которые Маккалеб принимал два раза в сутки. Восемнадцать пилюль утром и еще шестнадцать – вечером. Аптечка на яхте не вмещала такое количество бутылочек и флаконов. Пришлось запихнуть их в ящик для снастей в передней каюте.
– Отлично. Надоело бриться три раза на дню.
Сложив распечатку, Фокс взяла со столика планшет и быстро пробежала глазами список вопросов, на которые Маккалебу полагалось отвечать в каждый свой визит.
– Температура?
– Нет.
– Диарея?
– Бог миловал.
Дотошность Бонни объяснялась легко: лихорадка и расстройство желудка считались основными симптомами отторжения трансплантата. Маккалеб измерял температуру, давление и пульс минимум дважды в день.
– Все основные показатели в норме. Наклонись чуть вперед.
Убрав планшет, Бонни подышала на стетоскоп и послушала сердце в трех местах со спины. Потом велела Маккалебу лечь и повторила процедуру спереди. Приложив два пальца к шее, проверила пульс, не отводя глаз от циферблата наручных часов. В процессе Бонни придвинулась к нему вплотную, и Маккалеб уловил аромат духов с апельсиновыми нотками, которые ассоциировались у него со старушками. Хотя доктору Фокс до старости было еще далеко. Маккалеб исподтишка наблюдал за ней, пока она следила за секундной стрелкой.
– Ты никогда не задумывалась, стоит ли вообще этим заниматься?
– Не разговаривай.
Бонни уже проверяла пульс на запястье. После сняла со стены тонометр, обернула вокруг предплечья пациента манжету и измерила давление.
– Отлично, – нарушила она затянувшееся молчание.
– Что не может не радовать.
– Стоит ли заниматься чем?
Маккалеб привык к манере Бонни в самый неожиданный момент возобновлять прерванный разговор и не забывать ничего из сказанного. Миниатюрная, примерно его лет, с рано поседевшими короткими волосами, Бонни Фокс носила белый, чересчур длинный для нее халат, чьи пóлы доходили ей почти до щиколоток. Нагрудный карман украшала схематическая вышивка сердечно-сосудистой системы – эмблема кардиохирургов. На каждом осмотре Бонни была сама сосредоточенность. При этом она буквально излучала уверенность и чуткость – крайне редкое сочетание для докторов, а за последние годы Маккалеб повидал их немало, поэтому старался платить Бонни той же монетой. Он симпатизировал ей и доверял. Был период, когда в глубине души он сомневался, стоит ли вверять свою жизнь в руки этой хрупкой, как статуэтка, женщины. Однако сомнения быстро развеялись, уступив место стыду. Когда день пересадки наконец настал, улыбающееся лицо Бонни было последним, что видел Маккалеб, прежде чем его ввели в наркоз. На тот момент у него не осталось и тени сомнений. С той же улыбкой Бонни встретила его после операции – перерожденного, с новым сердцем.