– Понимаю.
– Нет, не понимаешь. Речь идет о твоей жизни. Если что-то не заладится, велик риск возникновения инфекции или отторжения. Медицина тут бессильна, Терри, никто тебя не спасет. Мы почти два года ждали для тебя сердце, а ты обращаешься с ним так бесцеремонно. Думаешь, легко будет найти новое, с идентичной группой крови? Да ничего подобного! Сейчас в отделении лежит пациент на аппарате, и ты запросто мог оказаться на его месте. Судьба даровала тебе шанс, Терри. Не упусти его!
Наклонившись, Бонни коснулась его груди. Маккалебу сразу вспомнилась Грасиэла Риверс, он до сих пор ощущал тепло ее ладони.
– Скажи этой женщине «нет». Пожалей себя.
Глава 3
Луна покачивалась в небе, точно подвешенный за ниточку воздушный шар, а десятки мачт страховочной сеткой поддерживали ее снизу. Маккалеб наблюдал, как желтый диск постепенно скрылся за тучами где-то в районе острова Каталина. Неплохое убежище, не хуже прочих, размышлял он, рассеянно глядя в опустевшую чашку из-под кофе. Вернуть бы времена, когда он сидел на корме с бутылкой пива в одной руке и с сигаретой – в другой. Однако с курением пришлось проститься по очевидным причинам, а огромные дозы лекарств не допускали ни капли алкоголя в ближайшие несколько месяцев точно. Всего одна бутылка пива – и он бы умер с похмелья, как выразилась Бонни Фокс.
Маккалеб поплелся в салон, уселся на камбузе, но быстро встал, включил телевизор и начал бесцельно щелкать по каналам. Потом вырубил «ящик» и принялся разбирать завалы на штурманском столе, но и там не обнаружил ничего интересного. Маккалеб слонялся взад-вперед, прикидывая, чем бы заняться. Как назло, ничего не шло на ум.
Раздосадованный, он спустился по узкой лестнице в ванную, достал из аптечки градусник, встряхнул и сунул под язык. По какой-то причине Маккалеб не доверял электронному термометру, которым его снабдили в клинике и который по-прежнему лежал в коробке нераспакованный. Старые добрые ртутные градусники куда надежнее.
Остановившись перед зеркалом, Маккалеб расстегнул воротник рубашки и внимательно изучил разрез, сделанный перед очередной биопсией. Он никогда не затянется. Из-за короткого промежутка между взятием проб ткань просто не успевала нарастать. Эта отметина останется с ним навсегда, как и тринадцатидюймовый шрам на груди. Рассматривая свое отражение, Маккалеб вспоминал отца. Вспоминал незаживающие рубцы, татуировками въевшиеся в шею, – отголоски лучевой битвы, которая лишь отсрочила неизбежное.
Температура была в норме. Маккалеб сполоснул градусник под краном, убрал его в аптечку и снял с крючка для полотенец планшет с пришпиленным к нему графиком температур. Записал дату, время, а в последней графе поставил очередной прочерк: уже который день цифры были без изменений.
Повесив планшет обратно на крючок, Маккалеб наклонился к зеркалу и заглянул себе в глаза – зеленые, с серыми крапинками и едва заметными алыми сосудиками на роговице. Потом отступил на шаг и, сбросив рубашку, всмотрелся в уродливый бледно-розовый шрам. У Маккалеба вошло в привычку подолгу изучать свое отражение. Он никак не мог смириться с тем, в кого превратился, с тем, какую жестокую шутку сыграл с ним организм. Кардиомиопатия. Как объяснила Бонни Фокс, дремлющий вирус в стенках сердца годами подпитывался стрессом и в результате неудачного стечения обстоятельств развился в смертельную патологию. Впрочем, слова доктора не могли смягчить горечь осознания, что прежний Маккалеб исчез навсегда. Всякий раз в зеркале он видел незнакомца, побитого жизнью инвалида.
Натянув рубашку, Маккалеб двинулся в переднюю каюту – треугольное помещение, повторяющее форму носа яхты. У левого борта стояла двухъярусная кровать, у правого высились составленные друг на друга контейнеры и ящики. Маккалеб переоборудовал нижний ярус под письменный стол, а на верхнем хранил картонные коробки, набитые папками со старыми делами. На торцах коробок значились названия расследований: «Поэт», «Шифровщик», «Зодиак», «Полнолуние», «Бреммер». Две были отведены под «Глухари». Перед уходом из Бюро Маккалеб снял копии почти со всех своих дел – и с раскрытых, и с нераскрытых. Коллеги закрыли глаза на это злостное нарушение регламента. Терри сам не понимал, зачем ему эти тонны макулатуры. После отставки он даже не притрагивался к коробкам. Может, когда-нибудь он напишет книгу или расследует какое-нибудь незавершенное дело. Однако по большей части коробки служили наглядным и приятным доказательством, что жизнь прожита не зря.