— Краб, братуха, ты же месяц назад должен был «откинуться», я тебя ждал! Почему кореша своего только сейчас вспомнил?
Отец Татьяны медленно поднялся из-за стола и пошел навстречу своему татуированному товарищу. Они обнялись как старые друзья и прошли туда, откуда только что вышел Сквозняк. В отдельной маленькой комнате сидели еще двое таких же, как Сквозняк, разукрашенных наколками мужчин. Они курили, на столе перед ними стояли строем непочатые и початые бутылки пива, лежали карты. Очевидно Татьянин отец своим визитом прервал их игру.
— Знакомьтесь, братва, — представил гостя корешам Сквозняк, — это тот самый Краб, который меня на «отмороженной» зоне от пики спас. Жрали бы меня сейчас червяки в холодной земле, если бы ни этот человек.
Татуированные поднялись в знак уважения к поступку Таниного отца и протянули ему руки для приветствия:
— Жига, — представился один, мужик лет тридцати пяти худой с подвижными желваками.
— Больной, — представился второй, громила под два метра.
— Погонялово у него такое, — объяснил Сквозняк, — в зоне постоянно в больничке отлеживался, всех «лепил» достал своими хворобами. Ну, присаживайся, Краб, покалякаем. Как ты, где был все это время, где «примерз» так, что старого друга забыл навестить?
— Пока нигде я не «примерз», — ответил Краб, — после освобождения съездил прописался в дом родителей в Вологодской области.
— У тебя же пахан и мать, вроде бы, умерли? — уточнил Сквозняк.
— Да, и отец, и мать умерли, пока я сидел, — ответил Краб, — но дом-то остался. Пришлось пожить в деревне, починить крышу, да еще там по мелочи кое-что поправил. И памятник отцу и матери опять же заказал, поставил.
— Святое дело родителей похоронить, — согласился Сквозняк, — но нашему брату не всегда это удается. Я вот своих родителей и не знаю. Кто я, откуда я — теперь уже хрен разберешь. Родители мои — детдом родной. Так куда ты, Краб, сейчас «кочуешь»?
— Куда глаза глядят, — ответил Татьянин отец.
— Давай, если хочешь, я тебе в столице подкину какую-нибудь работу, — предложил Сквозняк, — будешь, если не в падлу, в моей «бригаде» работать. Пока золотых гор не обещаю, но со временем посмотрим.
— Ты же знаешь, Сквозняк, я сам по себе живу, — ответил Краб, — никогда ни к кому не примыкал — ни к «бригадам», ни к «активистам».
— Это точно, не примыкал, — согласился Сквозняк и улыбнулся железными зубами, — чую я, ты, Краб, надеешься обратно в морскую пехоту податься. Угадал я? Так ведь не возьмут тебя после отсидки, сам знаешь.
— Я пока не знаю куда мне податься, — ответил отец Татьяны, — у меня здесь, в Москве дочь…
— Дочь? — удивился Сквозняк. — Никогда ты мне про свою дочь ничего не говорил. Откуда она вдруг взялась?
— Она всегда была, — ответил Краб, — просто у меня не было повода рассказывать о ней, да и незачем было это делать. А вот сейчас у нее случились кое-какие неприятности. Я ей помочь хочу и к тебе пришел за советом.
— Без проблем, поможем, — согласился Сквозняк, — и советом, и делом, если надо поможем. А сколько лет дочурке?
— Восемнадцать, — ответил отец.
— Восемнадцать? — удивился Сквозняк. — А я-то думал лет десять! Ну тогда это уже не дочурка, а половозрелая девушка. Замуж еще не собирается?
— Не знаю, — ответил Краб, — не спрашивал.
— А чем она занимается?
— Учится, — ответил отец.
— В восемнадцать лет у девушки какие могут быть неприятности? — попытался сам догадаться Сквозняк. — Какой-нибудь лох ее, наверное, обидел. Так мы его притянем к ответственности, ты не переживай.
— Если бы ее лох обидел, я бы и сам его «притянул», — сказал отец, — ты знаешь. Дело посложнее будет. Слышал в Москве про «бригадира» по кличке Серый?
— Знаю я этого урода, — ответил Сквозняк, — гнида та еще, беспредельщик.
— Он под кем ходит?
— Поговаривают, что его Петровский прикармливает, — ответил Сквозняк, — есть такой у нас в Москве олигарх. Занимается цветными металлами.
— Слышал я и про Петровского, — кивнул Краб, — дочь мне о нем говорила.
— А что твою дочь с Серым могло пересечь? — удивился Сквозняк. — Хотя этот беспредельщик не ведает что творит. Давай-ка, Краб, подробно все выкладывай!
— Ты конкурс по телевизору смотришь, где дочь Петровского поет, ее еще Султана зовут? — спросил отец Тани.
— Не смотрю я эту «ботву», — ответил Сквозняк, — я только Евроспорт гляжу — футбол, хоккей там, гонки формулы один.
— Я смотрел этот конкурс, — вмешался в разговор Жига, — прошлую передачу я как раз и смотрел.
— Помнишь там девчонку, которая на первом месте? — спросил Краб. — Татьяна зовут?
— Помню ее, рыжая такая симпатичная, — ответил Жига.
— Вот это и есть моя дочь, — с гордостью сказал Краб.
Он и сам хотел произвести эффект среди «братвы» своими словами — шутка ли у него простого «бродяги» дочка — известная всей Москве персона!!!
— Гонишь! — не поверил ему Сквозняк после минутной паузы всеобщего изумленного молчания. — НЕ верю я тебе! Выходит, ты столько лет дочку не видел, а приехал к ней, а она уже «звезда»?
— Как раз все так и получилось, как ты сказал, — ответил Краб, — но только дорожка Татьяны к этой «звездности» не розами усеяна, как оказалось.
— Так и что ты хочешь сказать, я не пойму? — спросил Сквозняк. — У Татьяны в связи с этим конкурсом появились терки с Серым? Да ему вообще начхать на всякие конкурсы, он же дебил.
— Петровский толкает свою дочь Султану на первое место, — объяснил отец Тани, — и моя дочь ему в этом деле сильно мешает. Братки Серого сожгли студию, где моя дочь записывалась и убили ее продюсера и звукооператора Игоря.
— Откуда ты узнал, что это именно братки Серого все это сделали? — поинтересовался Сквозняк.
— Серый после того как студию сжег, подослал в тот же день еще трех придурков Татьяну мою запугать, — пояснил Краб, — а они на меня нарвались. Мне пришлось с ними «поговорить» по-свойски. Ну а потом я у них выяснил кто их послал.
— Ха-ха-ха, — захохотал во все горло Сквозняк, — знаю я как ты «говоришь по-свойски». Однажды, братва, Краб в одиночку шестерых здоровых бугаев в бане отдубасил. Вот что значит выучка морпеха. Эх, братва, что же я-то в свои семнадцать лет сразу на нары попал, а не армию?
— Судьба твоя такая, — хмуро бросил Больной.
— Точно, братан, точно, — согласился Сквозняк, — я драться не в армии учился, а на улице, да в зоне. Так ты говоришь, Краб, для того, чтобы дочь Петровского оказалась на первом месте, Серый студию пожег, чувака этого звукооператора убил и дочь твою хотел припугнуть.
— Точно так, — кивнул Краб.
— Слушай я не пойму, что за фигня этот конкурс? — пожал плечами Сквозняк. — Какой там может быть навар?
— Победитель конкурса получит контракт и будет работать на Западе, а это неплохие деньги, — ответил отец Тани, — это дочь мне так объясняла.
— У Петровского денег итак до хрена и больше, — сказал Сквозняк, — он ими задницу подтирает. Тут, скорее всего, не в деньгах дело, а в амбициях. Он хочет, чтобы его дочь была победительницей на этом конкурсе, вот и все! Поэтому он и гадит.
— Не скажи, Сквозняк, — вмешался Жига, — в шоу-бизнесе «черного» нала знаешь сколько крутится? Шоу-бизнес тот самый таз, где бабки отмывают. Петровскому тот факт, что его дочь будет на Западе петь как раз на руку. Подумай сколько «левака» он может гнать через это русло.
— Вот, как говорится, век живи — век учись, — произнес задумчиво Сквозняк, — так что же ты, Краб, хочешь предпринять?
— Мне нужно с Серым поговорить, — ответил отец Тани, — я почти уверен, что его отморозки фонограммы моей дочери из сейфа в студии забрали. Я хочу их вернуть.
— Что еще за фонограммы такие? — спросил Сквозняк.
— CD-диски с записью песен, — пояснил Краб, — с голосом и без голоса.
— А это типа караоке, — догадался Сквозняк, — знаю. Сам люблю попеть под караоке.