— Гады, — прошептала Татьяна, — а сколько ей лет было, невесте Сквозняка?
— Ненамного старше тебя, — ответил отец.
Света всхлипнула, очевидно вспомнила Игоря и Татьяна обняла ее.
— Мне нужно найти Серого и во что б это ни стало отдать его Сквозняку, — добавил отец, — только не знаю где его искать, но я костьми лягу и из-под земли его достану.
Татьяна ничего не ответила. Она бы, если бы знала Серого в лицо, сказала бы отцу, что это именно он захватил сегодня их со Светой в кафе. И тогда, возле подъезда, когда Саша отстреливался от бандитов Серого, она не выглядывала на улицу, его самого не видела, слышала только: «Серый-Серый». Поэтому Татьяна ничего и не сказала.
— Я знаю что нужно делать, — сказала Светлана, — нужно найти всех ваших сослуживцев, которые в живых остались. Пусть они всю правду о вас расскажут по телевизору! Про Собакина, про то как вы в окружение из-за него попали!
— Да, папа, точно, Света права, это выход, — поддержала ее Татьяна, — у меня же есть блокнот, который мне твой сержант Александр оставил. А я совсем о нем позабыла. Света где он?
— У меня в сумочке, ты же сама его мне в кафе отдала, — ответила Света.
Татьяна достала блокнот и протянула отцу. Тот взял его и стал листать его потертые страницы, покачивая головой, узнавая своих солдат.
— Зайцев Антон, — вполголоса произнес он, читая записи, — ему обе ноги на мине оторвало. Саня вот записал, что он теперь в Обнинске живет, нужно навестить, когда все дела разгребем. Это же недалеко. О-о, вот и Иван Петров, чисто русский мужик, богатырь из Сибири. Кличка была у него Муромец. Здоровый, как бык. Смотри-ка, он теперь тоже в Москве, работает в охране банка. В том последнем бою он тоже много наших ребят из-под огня вытащил…
Отец листал дальше маленький блокнотик и разговаривал, рассказывал о каждом из своих бойцов так, словно они расстались только вчера, а не восемь лет назад.
— Ладно, утро вечера мудренее девчонки, — сказал отец, отложив блокнот и вставая с дивана, — вы пока располагайтесь здесь, как дома, а мне нужно ехать по тому делу, о котором я вам говорил.
— Ты что вообще никогда не спишь? — спросила Татьяна.
— Привык еще в зоне спать по пятнадцать секунд в течение всего дня раз по десять, — ответил отец, — мне хватало.
— Как это по пятнадцать секунд? — не поняла Татьяна.
— Очень просто, — ответил отец, — присядешь, заснул, проснулся, пошел. Я же вам говорил, что мне приходилось постоянно быть настороже.
— Остался бы и выспался как человек, — предложила Татьяна.
— Успею, — ответил он, — вот когда все дела сделаем, завалюсь и просплю не просыпаясь две недели, как медведь в берлоге. А пока некогда.
Он быстро попрощался и так же быстро ушел. Татьяна и Света молча сидели друг напротив друга.
— Ну а мы с тобой будем спать что ли? — спросила наконец Татьяна. — Когда мой отец пошел неизвестно куда, рисковать жизнью?
— Мы спать не будем, — ответила Светлана, — тебе журналисты, которые у нас брали интервью возле кафе дали свои визитки?
— Да, целую пачку, — кивнула Татьяна, — ты же видела.
— Тогда давай возьмем блокнотик и будем звонить сослуживцам твоего отца, — предложила Светлана, — а потом сведем их с журналистами. Пусть они расскажут о том, что на самом деле произошло в Чечне. И еще Спичкина можно подключить.
— Спичкина нельзя, — ответила Татьяна, — я ему звонила на мобильный, узнать как его здоровье. Поняла, что после того, что случилось, он впал в отчаяние и укатил к себе на родину в Петрозаводск вместе с мамой. Сказал мне, что вообще из журналистики уйдет, будет лучше на рынке пиратскими дисками торговать.
— Жаль, хороший был журналист, — сказала Светлана.
— Может быть еще вернется, — выразила надежду Таня и предложила, — ну что, давай будем звонить по Сашиному блокноту.
Светлана согласно кивнула.
Глава 18
Тоцкий встречался с капитаном Шрымзой на выезде из Москвы за кольцевой дорогой в маленьком кафе. Обычно переговорами с продажным ментом занимался непосредственно Серый, а Тоцкий вовсе не ездил на «стрелку». Но теперь пришла и его очередь вступить в игру по полной. Выхода у него не было, потому что в этой игре ставкой была его жизнь.
Шрымза был осторожен, место встречи выбрал сам, зная из своих источников где их могут «накрыть», а где нет. Тоцкий вез в пухлом конверте кругленькую сумму для передачи Шрымзе. Он готовился к разговору и решил не упоминать в их беседе, что капитан выпустил на свободу Краба, за которого ему было заплачено, чтобы тот снова сел в тюрьму.
Сейчас Краб отошел на второй план, ведь когда сыщики начнут давить на Серого, он обязательно расколется, потому что, как волк, окружен красными флажками и знает, что ему все равно подыхать. Если не люди Петровского до него доберутся, то тогда от Сквозняка «расписные» блатари воткнут ему в сердце заточку. Но все равно нужно было спешить, потому что Серый мог начать говорить из-за своей гнусной натуры — сам тону и вас за собой утяну.
Тоцкий приехал, расположился в маленьком кафе, переоборудованном из старого вагончика, где обычно перекусывали шофера-дальнобойщики, заказал себе крепкий чай без сахара и бутерброд и стал ждать. Шрымза запаздывал, Тоцкого это злило — ведь как-никак это он был «великим» продюсером, а Шрымза всего-навсего продажным ментом, которому, как говорится «сколько веревочке не виться, а кончику быть». Рано или поздно Шрымзу накроют и посадят, а Тоцкий будет всегда.
Так думая продюсер выпил весь чай и схрумкал бутерброд. Одет он был неброско — джинсы, свитерок дешевый, китайские кроссовки, приехал сюда на «Жигулях», чтобы не привлекать излишнего внимания. Шрымзы все не было и продюсер стал нервно теребить на коленях шуршащий пакет, в котором лежали плотно перевязанные в пачки долларовые банкноты.
Три громкоголосых дальнобойщика поели борща, пельменей, выпили компот и ушли, а Шрымза все не появлялся. Тоцкий не знал что ему делать, привстал, чтобы заказать еще чаю и тут дверь отворилась и вошел тип в синем спортивном костюме «Nike», белоснежных кроссовках и темных, как южная летняя ночь, очках. На обнаженной шее его сверкала толстенная золотая цепь с огромным, как у церковного батюшки крестом. Тоцкий не сразу узнал капитана, ведь он видал его только один раз и то в форме. Зато Шрымза сразу же узнал продюсера, который нервно стирал с потного подбородка остатки трапезы.
Капитан небрежно прошел и присел к продюсеру за столик. Чтобы не привлекать внимания заказал себе у белокурой буфетчицы, которые покинувшие кафе дальнобойщики называли Люськой, порцию жареного цыпленка с картошкой и бутылку пива.
— А разве вы не за рулем? — удивился Тоцкий.
— А разве я не мент? — вопросом на вопрос с усмешкой ответил Шрымза.
Тоцкий заметил, что ему — «великому продюсеру» пришлось самому идти за своим чаем и бутербродом к стойке, а Шрымзе Люся все принесла на подносике.
— Вас здесь знают? — испугался Тоцкий. — Нас могут вычислить!
— Успокойтесь, никто меня не знает, — ответил милиционер, — я сам тут в первый раз. Просто вы выглядите сегодня как задрот, а я как обеспеченный человек.
Тоцкий пропустил даже мимо ушей замечание, что он выглядит как «задрот», настолько он волновался и боялся, что в кафе сейчас ворвется спецназ. Он, конечно, и раньше давал взятки и сам их получал, но всегда неприятное чувство страха крутило его живот. Вроде как давно пора уже было привыкнуть, а никак не мог.
— Ну что там у вас? — деловито спросил Шрымза, вгрызаясь в аппетитную жареную курицу желтыми зубами.
Тоцкий перешел на шепот:
— В милицию попал Серый, он захватил…
— Не надо подробностей, — перебил его Шрымза, — про Серого я все знаю. Что ты конкретно хочешь?
— Мне нужно, чтобы Серый умер, — выпалил свистящим шепотом Тоцкий.
За их диалогом поглядывала белокурая буфетчица, поглядывала незаметно, занимаясь своими делами. Она была хорошим психологом и сразу определила, что в ее кафе происходит «стрелка» и этот с золотой цепью или бандит, или мент, а второй — толстяк или «кролик», или «бобер». То есть, говоря простым языком или с которого «снимают» бабки или который дает какую-то сумму для выполнения какого-то дела. Рассудив по запуганному и потному лицу толстячка, буфетчица Люська определила его к разряду «кроликов». Она четко помнила, что где-то видела этого толстяка, но не могла вспомнить где.