— Так просто? — изумилась Татьяна.
— Это я рассказываю просто, — ответил отец, — на самом деле мужикам попотеть пришлось. Олигарх себя хорошо охраняет.
— Небось заплатили вы этим мужикам за работу, папа, — покачала головой Татьяна.
— Им Петровский работу оплатил, — ответил отец.
— Как это? — спросили одновременно Татьяна и Света.
— Тоцкий рассказал, что в этом же сейфе, где и фонограммы у Петровского наличными триста тысяч евро лежит, — ответил отец, — Тоцкому олигарх хвастался, что ему с какой-то сделки такую сумму в чемоданчике привезли. Показал, даже носом тыкнул. Тоцкий признался, что в тот момент хотел Петровского задушить и деньги украсть. Но сдержался.
— А если бы денег в сейфе не оказалось? — спросила Татьяна.
— Тогда бы Тоцкий умер, — ответил отец, — в блатном мире нравы строгие. Сказал, за свое слово ответь. Или вообще не говори. Но, к счастью, деньги были на месте, те, кто сработали, поделили по сто тысяч евро на нос.
— Но это же кража, — намекнула Светлана, — нехорошо.
— Кража, — согласился отец, — но я думаю, что если бы мы с вами пришли к Петровскому и попросили фонограммы вернуть, он бы послал нас куда подальше, на этом все дело бы и закончилось. Да и не нужны Петровскому эти деньги больше.
— Почему это? — спросили Светлана и Таня.
— Я краем глаза новости видел когда ждал вас в концертном зале, — ответил отец, — арестовали его.
— Как? — завопили обе собеседницы.
— Вот так, — ответил отец, — сколько веревочке не виться, а кончику быть. Кстати, что-то я не слышал сегодня как Султана поет?
— А она убежала с конкурса, — ответила Света, — я сама видела! Когда Татьяна спела и ее зал не отпускал, Султана психанула и как побежит вон!
— Правильно сделала, — сказал отец, — настроение в зале было не сочувственное к ней. Могли бы и кинуть чем-нибудь тяжелым.
— Что же с ней теперь будет, ведь отца-то ее посадили? — с сочувствием спросила Светлана.
— Ты ее еще пожалей, — сказала Татьяна, — из-за нее у нас все неприятности! И Игорь погиб, и студия сгорела, и сами мы еле-еле живы остались.
— Все равно жалко, она же привыкла жить в роскоши, а теперь что?
— Ничего теперь, — ответил отец, — внесет Петровский залог, выпустят его под подписку о невыезде, он соберет чемоданы и укатит в какую-нибудь страну, которая преступников не выдает. Вот и все дела. Денежки за границей у него наверняка есть. И Султана к нему уедет. Не пропадет.
— Папа, а куда вы Тоцкого дели? — спросила Татьяна. — Убили что ли?
— Зачем его убивать? Он свое дело сделал, нам помог… о, кстати, ты мне напомнила, нужно его выпустить!
— Откуда? — удивилась Татьяна.
— Он в подвале сидит запертый, — ответил отец, — связанный по рукам и ногам. Не могли же мы его после того как фонограммы достали отпустить. А вдруг он сразу же побежал бы к Петровскому? Связали, заперли его в подвал и закрыли там. Забыл я о нем вообще. Ну, да ладно, пусть посидит, ему полезно малость подумать над своей жизнью. Завтра съездим откроем. А пока давайте, девчонки, выпьем за ваш успех! Теперь у вас гастроли начнутся, поездки, записи, концерты. Контракт подписан! Ты маме-то, Таня позвонила и отчиму?
— Позвонила, — кивнула Татьяна, — они безумно рады. Только напуганы. Ведь последнюю неделю вся пресса только о нас и талдычит! Мама сказала, что это ты, папа, меня во все это втянул. А я ей сказала, что наоборот ты меня вытащил!
Краб криво усмехнулся на это, но ничего не сказал.
— Папа, а давай ты будешь моим продюсером, — предложила Татьяна, — у тебя получится!
— Нет, Таня, извини, не нравится мне этот ваш шоу-бизнес, — ответил отец, — да и не люблю я заниматься тем, в чем ничего не понимаю. Я по жизни солдат, дочь, морской пехотинец…
— Хочешь попасть обратно в армию? — спросила Татьяна. — А возьмут тебя после того, как ты наказание отбывал в колонии?
— Пока не знаю, — ответил отец, — попробую, может быть и возьмут…
Дверь тюремной камеры лязгнула засовом, скрипнула и отворилась. В душное, воняющее несвежим бельем помещение хромая вошел бандитского вида элемент с матрасом подмышкой. Из-под бровей он оглядел население камеры и взгляд его остановился на одном коротко стриженом лбе, который покоился на широченных плечах. Лоб, словно почувствовал взгляд, шевельнулся и показались глубоко посаженные волчьи глаза. Они пробуравили фигуру вошедшего и где-то на дне глазных яблок ненадолго вспыхнул матовый свет.
— Серый? — с удивлением спросил широкоплечий зек.
— Я, Циркуль, — усмехнулся бандит, — а что, сильно изменился?
— Да нет, вообще не изменился, — ответил Циркуль, — мы с тобой не виделись-то всего полгода.
Серый походкой хозяина камеры подошел к Циркулю, протянул ему матрас и приказал:
— Оформи мне место возле окна.
Циркуль матрас взял и медленно пошел к нарам у окна, ступая в тесном пространстве между двухъярусными нарами. Зеки примолкли, ожидая развязки ситуации. Серый тем временем отошел к параше и стал с шумом отливать, громко попердывая, что означало его высокий статус в уголовном мире — он мог себе позволить пердеть когда захочет.
— Что, Циркуль, — спросил он, — верные люди бакланят, что ты с повинной в ментовку сам пришел? Признался, что студию пожег, рассказал как Клоп музыканта кончил.
Циркуль, который застыл в центре камеры с матрасом на полпути к нарам у окна, которые были, естественно, заняты, ответил:
— А что мне было делать? Меня Рваный вывез за город, хотел меня шваркнуть наглухо.
— И чего ты пидара Рваного захезал, испугался, как зяблик?
— А ты бы не захезал, если бы тебе ствол ко лбу приставили?
— Я бы не захезал, — уверенно ответил Серый, — Рваный фуфло сраное. В натуре, браток, у меня пучком таких случаев было и я не захезал.
— На то ты на воле и был «бригадиром», — тихо произнес Циркуль.
— Я и в «крытой» не говно сраное, — ответил Серый, продолжая шумно писать в парашу, — я, браток, бугор в любом месте. И как же ты от Рваного ушел? В попу ему дал что ли?
— Его Краб завалил, — ответил Циркуль, пропустив мимо ушей оскорбительный намек, — из винтовки с оптикой.
— Краб? — удивился Серый. — С какого хера Крабу за тебя впрягаться?
— А чтобы я заказчика сдал, который меня студию спалить послал, — пояснил Циркуль, — он мне помог, я ему помог.
— Повелся на фуфловую наживку? — усмехнулся Серый. — В ментовку побежал? Спаскудился? Барабаном стал? Дятел ты, Циркуль, я всегда это знал.
Циркуль ничего не ответил, только желваки от злости на его лице заходили ходуном.
— А хорошо поссал, — прокомментировал акт мочеиспускания Серый, демонстративно потрясая своим предметом, что тоже означало высокий статус в уголовном мире.
Циркуль продолжал стоять с матрасом посреди переполненной зеками камеры и не двигался с места. Серый застегнул штаны, повернулся и, увидев, что Циркуль его указание не выполнил, с удивлением спросил:
— Ты че зацементировался в между кимарками, как хер в болоте? Тебя чего в хате за чухана держат?
Видно было, что за время заключения в тюрьме Серый поднаторел в фене и теперь сыпал выражениями, как заправский уркаган. Циркуль ничего не ответил на слова Серого, только усмехнулся, картинно вытянул вперед руки и бросил матрас на пол. А затем ногой задвинул его под нары. Эта выходка была жестом, оскорбительным для любого знающего тюремные нравы человека. Тем самым Циркуль посылал под нары самого Серого. А под нарами места только «опущенным» и чмарям.