— Ты че, чухан, в натуре, творишь? — заскрипел зубами Серый. — Я ж тебя сейчас закаклечу до жмура, усранец!
— Сам ты чухан! — борзо ответил Циркуль. — Ты братву бросил, когда нас Краб из пулемета поливал возле дома Сквозняка и сам свалил, как последний пидар! В этой хате ты бугром не будешь!
— Кто это бакланит? — нараспев произнес Серый. — Чушка долбанная, заборзевшая по незнанию! Что у вас тут, каторжане за беспредел? Я спросил — кто в хате смотрящий?
— Я смотрящий, — раздался знакомый Серому голос с тех самых нар, откуда Циркулю было приказано выбросить матрас.
Сначала поднялся с одной стороны поднялся Жига, а потом из-за нар показался Сквозняк. Оба они улыбались, но улыбка эта не была приветливой. Серый непроизвольно вздрогнул, поняв, что сгоряча наломал дров и теперь придется за базар ответить. Циркуль при появлении авторитетов моментально юркнул в пространство между нарами и там затих.
— С этого вопроса нужно было начинать, ты, баклан набашмаченный, когда в хату вошел, — сказал Жига, — спросить сначала кто в хате «Иван», а потом уже распальцовывать.
Серый сглотнул слюну, не зная что ему ответить. Вот уж к этой встрече он не был готов никак.
— Что же ты стоишь, «новосел»? — весело спросил Сквозняк. — Проходи, прикладывайся на свое место.
И жестом руки указал именно туда, куда отправил его матрас Циркуль — под нары. Серый замялся на месте. Он уже понял, что его хотят «опустить», но сдаваться намерения не имел. В «отстойнике» — камере, где он дожидался распределения на «ПМЖ» в тюрьме, он забугорился, привык повелевать, практически почувствовал себя уголовным авторитетом, его даже бывалые мокрушники — Фига и Ерема уважали, а тут — на тебе — его под нары хотят поселить.
— Ты, Сквозняк, не бурей, — произнес с наездом Серый, — не с сявкой разговариваешь. Не тебе меня под нары замуровывать, я сам в авторитете…
— Твой авторитет только на языке, — ответил на это Жига, — ты дешевый пустой баклан, парашник и гнида.
— А ты не впрягайся, клоун, — процедил сквозь зубы Серый, — я не с тобой базарю!
Брови Жиги моментально сошлись на переносице, в руке звякнул выкидной нож. Но Сквозняк схватил его за руку.
— Не нужно, братан, слишком легко ему будет от пики «озябнуть», — сказал Сквозняк, — ему параши надо нанюхаться, да покукарекать из-под нар, а уж потом можно его и смыть. Пригните его, братаны, поглумимся!
С соседних со Сквозняком нар поднялись два громилы, расписанных татуировками — воровских быка, которые обычно выполняют все приказы блатных. Атлеты едва протискивались мощными плечами между нар.
— Стоять, муфлоны!!! — заорал Серый, озираясь по сторонам.
С нар с интересом наблюдали за происходящим заключенные. Никто не заступится за него, в зоне каждый за себя. «Муфлоны» с непроницаемыми лицами и не думали останавливаться, сжимая в руках каждый по широкому ремню, которыми, вероятно, хотели связать Серого, чтобы в дальнейшем «опустить» его. Серый понял, что не совладать ему с быками, поэтому позорно кинулся к двери камеры и стал, как какой-то «Уксус Помидорыч», дубасить что было силы, истошно вопя:
— Помогите!!! Откройте!!! Убивают!!!
Как непохож он был в этот момент на того самого наблатыканного авторитета, которые еще десять минут назад быковал и сыпал феней. Снаружи молодой надзиратель, который вместе с пожилым пил чай за столом, потянулся было к связке ключей, чтобы пойти разобраться с беспорядком, но пожилой удержал его за рукав и сказал:
— Не суйся, пускай сами разбираются. Пей вот чай с конфетами, колбаска копченая, сырок опять же. И коньячок армянский нам с тобой на после дежурства отметить окончание работы. Мы же с тобой ничего не слышали? Никто ж не стучал и не кричал?
Молодой, который уже начал постигать азы охраны заключенных, неуверенно кивнул:
— Вроде не слышали…
— Вот и пей чай, не мельтеши, — улыбнулся в усы пожилой, — кушай сладкое.
Так за продуктовую пайку из воровского общака продан был надзирателями волосатый зад Серого. Минут через пять крики в камере прекратились, слышались только глухие удары — это муфлоны отбивали почки бывшему бандитскому «бригадиру». Внешне безразлично наблюдал за этим со своих нар Сквозняк, но в душе его пиликали скрипки и пели фанфары. Он вспоминал обездвиженное окровавленное тело Карины и сладкий вкус мести ощутимо чувствовался на его языке при каждом ударе быков по извивающемуся телу Серого.
Избив бывшего бандита, быки оттащили его к параше и прикрепив ему на спину порнокартинку сделали свое «черное» дело. А потом опозоренного «петуха» запихали под нары, естественно не на матрас, а на голый пол. Матрас забрал себе Сквозняк, чтобы ему было помягче спать на жестких нарах.
Эпилог
После концерта в Ливерпуле у Татьяны должно было состояться еще два концерта в Лондоне, а потом на целую неделю поездка домой в Россию. Татьяна так устала от гастролей, поездок, концертов. Хотелось хотя бы два дня побыть в тихой комнате с мамой и отчимом, смотреть, попивая горячий чай на цветущие за окном каштаны. Татьяна закрыла глаза, представляя себе эту картинку. В гримерку вошел Саша — тот самый морпех ее отца, что спас Татьяну от гибели год назад в Москве. Он теперь ездил вместе с ней во все гастрольные поездки, неплохо выполняя как обязанности администратора, так и обязанности личного охранника.
— Таня, там к тебе рвется какая-то девушка, — доложил он, — говорит, что русская и ты ее хорошо знаешь.
— Как зовут? — спросила Татьяна, не открывая глаз.
— Не говорила, — ответил Саша.
— Да ну ее, не пускай, — сказала Светлана, которая укладывала концертные костюмы певицы в большой чемодан, — всяких маньяков знаешь сколько развелось.
Саша только повернулся, чтобы идти «не пускать», как вдруг дверь гримерки резко отворилась и на пороге возникла… Султана. Ее было не узнать — повзрослевшее лицо, прическа изменилась, прикид — ни за что не скажешь, что русская.
— Эй-эй, куда? — спросил Саша, загораживая проход.
— Пусти ее, Саша, это же Султана! — приподнялась Татьяна в кресле.
— Та самая? — с удивлением спросил Александр, разглядывая дочь олигарха. — Не узнал…
За Султаной в гримерку вошел худой очкарик с лицом вырожденца так выдающего жителей маленьких европейских стран.
— Good day! — поздоровался он со всеми.
— Мой жених, — представила очкарика Султана, — отпрыск королевской крови. Не красавец, конечно, зато барон.
Не «красавец» нелепо тряс головой и совсем не был похож на какого-нибудь высокомерного аристократа.
— Решила породниться со знатью? — спросила Светлана.
— Решила, — ответила Султана, присаживаясь без приглашения в кресло, — а что в этом зазорного?
Жених присел рядом с ней.
— Ничего, — ответила Света и продолжила укладывать костюмы.
— А я вот узнала, что вы в городе и решила, дай, думаю, зайду, навещу старых знакомых. Узнаю как дела в России, я ведь теперь не въездная.
— А что так? — спросила Татьяна.
— Отца оклеветали, — скривив физиономию, ответила Султана, — сейчас судимся. Но ничего, мы еще вернемся и мой папа станет когда-нибудь президентом России!
— Высоко метит, — сказала Татьяна.
— По полету, — ответила Султана.
— А где сейчас твой отец? — спросила Татьяна.
— А вы что первый Российский канал не смотрите? — изумилась Султана. — Там про Петровского часто говорят.
— Мы в России уже три месяца не были, — ответила Татьяна, — сначала Испания, Португалия, потом Франция, Германия, Швейцария, теперь вот Англия. Некогда телевизор смотреть, выспаться бы.
Султана состроила презрительно-завистливую физиономию, типа — фу ты, ну ты!
— Мой сейчас папа живет на собственном острове в Тихом океане, — ответила Султана, медленно покачивая ножкой и так же медленно произнося слова, — у нас свой остров в океане, на нем замок, резиденция, поле для гольфа, катера, яхты, самолет…
— Пароход, — подсказал Саша.
Султана смерила морпеха презрительным взглядом.
— А сама-то ты теперь чем занимаешься? — спросила Татьяна.