Странно бояться того, для чего нет повода.
Натаниэль нахмурился. Было бы облегчением вернуть ее в город и стереть воспоминания. Возможно, это уменьшило бы часть ее страданий. И чем скорее, тем лучше.
Он все еще хотел знать, что стало причиной такого сильного страха, но не собирался спрашивать или читать мысли без разрешения.
— Я говорю тебе правду, Джослин, — сказал он так убедительно, как только мог. — Обо всем.
Джослин потерла свое нижнее веко подушечками пальцев, немного смутившись.
— Обещаешь?
И тогда он замолчал, осторожно вспоминая все слова, которые до сих пор говорил, чтобы быть уверенным, что действительно полностью честен во всем.
— Да, я обещаю.
— И ты действительно не собираешься вредить мне?
— Я действительно не собираюсь вредить тебе.
— И ты меня отпустишь?
— Я тебя отпущу.
Она кивнула и пожала плечами, ее полные губы растянулись в улыбке, от которой перехватывало дыхание.
— Тогда я рассчитываю на это, просто чтоб ты знал.
— И у тебя есть все основания рассчитывать на это, — сказал он. — Просто чтоб ты знала.
Свои следующие слова Натаниэль выбирал с осторожностью:
— Ты ведь понимаешь, что я не могу позволить тебе… сохранить… те мысли, которые находятся у тебя в голове. Обо мне. О том, кем ты меня считаешь.
— О том, что я знаю, кто ты, — поправила она, смотря ему прямо в глаза, и замерла, очевидно, ожидая ответа.
Когда он не заговорил, она спросила:
— Что ты собираешься сделать?
Несмотря на ее непринужденный тон, глаза выдавали страх.
Он осторожно приподнял ее подбородок.
— Расслабься. Я не собираюсь делать тебе больно. Я уже пообещал это тебе.
Она кивнула и закрыла глаза.
— Ты все еще не ответил на мой вопрос.
— Это не сложно, — уверил ее Натаниэль, — я просто сотру твои воспоминания. Ты забудешь наш разговор и все, что произошло этой ночью.
Он сделал паузу, жалея, что не может предложить лучшего объяснения.
— Ты — чрезвычайно умная женщина, Джослин. Ты знаешь, что я не могу позволить тебе сохранить такую информацию. Но, пожалуйста, не бойся. Я обещаю, это не причинит боль.
— Для этого нужно пить кровь? — спросила она, широко распахнув глаза.
Натаниэль не смог сдержаться и засмеялся.
— Во имя всего мира, почему для стирания памяти нужно пить кровь? У тебя богатое воображение, верно?
Джослин нахмурилась.
— Я понимаю, что для тебя все это очень забавно, не так ли? Возможно, ты должен попытаться встать на мое место?
На сердце у Натаниэля потеплело.
— Ты права, конечно. И я приношу извинения, снова. Думаю, с твоей точки зрения это не очень весело. Нет, моя дорогая леди, у меня нет намерения брать твою кровь. Фактически, мне даже не нужно притрагиваться к тебе.
Джослин склонила голову на бок и изучала его в течение длительного времени, прежде чем выдохнуть с облегчением.
— Я думаю, что смогу с этим смириться.
Натаниэль улыбнулся, а затем… очень тонко… проверил ее разум снова, только чтобы убедиться, что она на самом деле начала доверять ему и ожидала, что сможет уйти. Так оно и было. Теперь и он выдохнул с облегчением.
Хотя любому человеку не понравилась бы идея вмешательства в воспоминания, она верила, что его способность была единственным выходом: ведь, если бы он хотел, то уже давно бы причинил ей вред. Теперь, зная о его возможностях, Джослин поняла, что не представляла длительной угрозы. Слабый свет начал мерцать в ее глазах. Медленно зарождалось доверие.
Не раздумывая, Натаниэль наклонился вперед и легко коснулся ее макушки мягким поцелуем, его прикосновение было столь же невесомым, как крыло бабочки, — так родитель успокаивает напуганного ребенка.
— Я так рад слышать это, — он вздохнул, — ты должна знать, что с тобой этот мир гораздо лучше. Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Я верю, что мы могли бы стать друзьями.
Женщина, краснея, покачала головой и протерла свои глаза.
— Я не знаю, что сказать, — прошептала она, — спасибо.
Она изучала его, словно видела впервые, а потом быстро отвела взгляд, как любопытный ребенок, пойманный за подсматриванием.
Натаниэль улыбнулся. Он слышал, как ускорился ее пульс, и чувствовал жар, вспыхнувший под ее кожей… Только на сей раз ее реакция не была мотивирована страхом. Они шли в тишине некоторое время, прежде чем он осторожно обратился к ней.
— Знаешь, Джослин, что бы тебя ни напугало, что бы ты ни видела до моего появления, я могу стереть все из памяти, если захочешь, — он знал, что был не полностью бескорыстным.