Его голос оставался спокойным… ровным… чистым, как первый снег. Тем не менее, совершенно прозрачная угроза ощутимо повисла в воздухе, с почти живым напряжением и обещанием.
******
Закрыв французские двери с их витражными стеклами и выгравированными панелями за Джослин, Маркус повернулся лицом к своему брату:
— Слишком напряжен?
— Маркус, — Натаниэль разочаровано вздохнул. — Я думаю, ты родился уже слишком напряженным. И просто для протокола, не мог бы ты перестать бессмысленно запугивать женщину? Возможно, тебе следует позволить мне попытаться поговорить с ней, прежде чем ты убедишь ее, что ты воплощение дьявола, и я один из твоих злобных приспешников — а мы здесь, только чтобы бросить ее в огненные глубины ада. Ты мне не помогаешь.
Маркус выглядел удивленным… и оскорбленным.
— Я не собирался запугивать женщину, — сказал он. — Просто говорил правду.
Натаниэль раздраженно закатил глаза. Он потер лоб чуть выше переносицы и сделал несколько глубоких вдохов.
— То, что является правдой для тебя, Маркус, вызывает страх у этой женщины. И головную боль у меня.
Маркус возмущенно фыркнул.
— У вампиров нет головной боли, Наталиэль. Или это просто метафора? Если так, просто переходи к делу.
Натаниэль закрыл глаза и опустил голову, медленно покачал ей взад и вперед. Данный разговор был совершенно бессмысленным, но одно стало ясно: если ему когда-либо захочется ощутить человеческую головную боль, Маркус будет тем, кто обеспечит ее ему.
Он вздохнул, намеренно рассматривая своего брата.
— Нам нужно сосредоточиться на том, что мы имеем: как мне предстать перед Джослин, и что мы должны сделать, чтобы защитить ее.
Маркус медленно выдохнул с облегчением.
Он лениво вытянулся на ближайшем шезлонге, скрестив руки на груди, и положил ноги на скамеечку для ног.
— Наконец-то, — сказал он. — Я слушаю.
Глава 7
Джослин сидела в углу мягкого бежевого дивана, притянув колени к груди, когда Натаниэль вошел в комнату. Ее глаза покраснели от слез, а выражение лица оставалось безучастным, как будто она оставила все попытки рассуждать или думать.
— Ты выглядишь замерзшей, — Натаниэль отправил заряд синих светящихся электрических искр из кончиков пальцев в камин, сосредоточено посылая стремительную волну энергии, чтобы растопить хворост, до тех пор, пока дрова не загорелись, превращаясь в потрескивающее пламя. Он взял зеленое шерстяное одеяло со своего любимого кресла и протянул ей.
Джослин не взяла его.
Она не пошевелилась и не подняла взгляд. А просто уставилась в пространство, онемев от ночных событий, чувствуя себя одинокой.
Натаниэль развернул одеяло и осторожно обернул вокруг ее тонких плеч, прежде чем опустился на одно колено рядом.
— Джослин, — прошептал он.
Ответа не последовало.
Треск огня можно было слышать сразу отовсюду, акустика большой сводчатой комнаты позволяла звуку отбиваться от стены к стене, от пола к потолку и обратно.
Ошеломляющие полы были выложены широкими сосновыми досками, а панорамные окна открывали захватывающий вид на Северные хребты, насколько хватало глаз. Кроваво-красная луна снова стала нормальной, освещая мягким белым светом комнату с древними произведениями искусства, как горящий фонарь в ночном небе.
Еще раз взмахнув рукой, Натаниэль зажег несколько свечей и повернулся к большому гранитному фонтану, который стоял рядом с камином.
Не прилагая особых усилий, потомки Джейдона обустраивали свои дома так, чтобы оставаться в гармонии с окружающим миром. Они добавляли основные элементы земли, ветра и огня в физические строения и почитали небесных богов, расставляя предметы мебели в согласии с естественным движением планет.
Как потомки Небесных Созданий, одареннейших из людей, которые когда-то соединились с Богами, они стали расой, которой управляли луна и звезды; культурой, существующей в совершенном согласии с окружающим миром, пока ее не настигло Проклятие Крови. Но кое-что осталось чисто на интуитивном уровне.
— Джослин, — он попробовал снова. — Не хотела бы ты поговорить со мной?
Она прищурилась, словно смотрела через пелену тумана, а затем покачала головой.
— Ты обещал, — прошептала она. — Ты обещал.
Натаниэль отвернулся.
— Я знаю, что обещал… — он вздохнул. — И нет совершенно ничего, что я могу сказать, чтобы исправить нарушение этого обещания.