— Так, понятно, — буркнула директор. — Прошу членов комсомольской организации школы и учителей выйти. Я сама поговорю с Вороновым.
Школьники, изо всех сил сдерживаясь, быстрым ручейком просочились за дверь. И как только она закрылась, могучий взрыв хохота потряс стены и гулким эхом пронесся по коридору. Комсорг побагровел и выпучил глаза, с трудом удерживаясь от матерных воплей.
— Ты тоже Анатолий. Я хочу поговорить с Андреем наедине, — глянула на Хомякова директор. Красный от злости главный комсомолец школы стиснул челюсти, и быстрыми шагами покинул помещение.
— Андрей, скажи мне, зачем ты это делаешь? — Мария Алексеевна буравила тяжелым взглядом лицо Максимова.
— Делаю, что? — невинно уточнил, ничуть не смутившийся парень.
— Раздуваешь конфликт с Хомяковым, — спокойно пояснила директор. — Выпрашиваешь неприятностей на свою голову? Так он их тебе организует. Чего ты этим хочешь добиться?
— Хочу, чтобы Хомяков от меня отстал. Извините за выражение, Мария Алексеевна, но он задолбал. То ему доклады непонятно о чем пиши, то ещё чего-то делай. Я вместе с Русиным ему русским языком говорил, чтобы отстал, так он угрожать начал. Каков привет, таков и ответ.
— Зачем тебе всё это, Андрей? — устало спросила Лебедева. — Зачем? Ты же учебу подтянул, на прошлой неделе одни пятерки — единственная четверка от меня по истории. Преподаватели все как один тебя хвалят. Аттестат получишь хороший, все дороги перед тобой открыты. Желаешь, чтобы Хомяков тебе жизнь испортил?
— Желаю, чтобы он от меня отстал, — спокойно ответил Максимов.
— Теперь комсорг стал твоим врагом. Он не успокоится, пока не отомстит, — криво усмехнулась Мария Алексеевна. — Сейчас уже не восьмидесятые годы, полномочий и возможностей у него поменьше, но сделать гадость может. Думаешь, твоя веселая шутка с хомяком того стоила?
— Стоила, — Андрей с уверенностью глянул в глаза директору. — Что касается гадости. Поясните, пожалуйста, Анатолию, из этой истории можно сделать такую конфетку, что над ним будет ржать весь город. И красиво продолжить её так, что ему этот хомячок ещё долго икаться будет. В крайнем случае, готов ответить за знакомство Хомякова с тезкой-грызуном. Из обвинительного процесса я такое шоу сделаю, что рассказывать эту историю и хохотать до икоты будут даже в Москве. Тут всё просто, он не трогает меня и моих друзей, я не трогаю его.
— Андрей, почему у тебя к Хомякову такая антипатия? — задумчиво протянула директор, внимательно изучая лицо Максимова.
— Потому, что он, извините за выражение, фигней и очковтирательством занимается, Мария Алексеевна, — честно ответил Андрей. — Никому эти собрания, доклады ни о чем и даром не нужны. Через пять минут после их окончания, все уже забудут, что там говорилось. Время, Мария Алексеевна, — очень ценный ресурс. Пока мы молодые, должны использовать его правильно — получать знания, читать хорошие книги, самообразовываться, даже с девушкой на свидание сходить, зарядиться новыми эмоциями и то приятнее и полезнее. А он заставляет нас всех часами протирать штаны на идиотских собраниях. А если кто-то отказывается, угрожает. А я не люблю, когда мне угрожают и шантажом принуждают насильно что-то делать.
— Понятно, — кивнула Лебедева. — Что же, я тебя услышала. Не со всем согласна, но ты имеешь право на мнение. Давай так, я поговорю с Хомяковым, он не трогает тебя, ты не трогаешь его. Насчёт характеристики можешь не бояться, она будет справедливой.
— А я и не боюсь. Трогать его первым не буду, обещаю.
— Значит, договорились?
— Договорились, — согласился Максимов.
— Тогда можешь идти, — разрешила директор. — И, да, Андрей, я считаю, что ты абсолютно не прав. Но мне скандалы, и, как ты сказал, «шоу» не нужны. Поэтому из уважения к твоим родителям, которых хорошо знаю, эту историю мы заминаем. Но если ты ещё чего-то отчебучишь, отгребешь на полную катушку. Всё понял?
— Понял, Мария Алексеевна, — вздохнул Андрей.
— Можешь идти.
На выходе Максимова караулили Аус и Колокольцева.
— У тебя всё в порядке? — с тревогой осведомилась Лена.
— В полном, — Андрей чуть улыбнулся.
— Директор хотела поговорить с тобой в кабинете, только она и Тамара. Хомяков настоял привести тебя в наш класс и собрать комсомольскую организацию. Хотел показать, как тебя показательно размазывать по стенке будут, — наябедничала Колокольцева. — Чтобы все слушали твою объяснительную, и видели, как извинялся.
— Понятно, — усмехнулся Максимов. — Он своего добился. Правда, все пошло по другому сценарию, моему.
— Слушай, как у тебя получается так красиво выкручиваться? — восхитилась Аус, лукаво сверкнув карими глазищами.
— Надо много читать книжек, хороших и разных, — наставительно произнес Андрей.
— Ты на каникулах поедешь в Москву? — сменила тему Лена.
— Не знаю, — честно ответил Максимов. — Как получится.
— Поехали, — Инга ослепительно улыбнулась. — Там будет интересно. Заодно и по столице прогуляемся.
— Я не знаю, чем буду занят, — честно признался Андрей. — Но если получится, обязательно поеду.
— Тогда мы будем ждать и надеяться, — Колокольцева томно вздохнула, внушительная грудь поднялась и медленно опустилась.
«Надейся и жди, вся жизнь впереди», — чуть не пропел Максимов, но в последний момент осекся. Девушки могли счесть строчки из популярной песни ВИА «Пламя» издевательством.
— Я тоже, — Андрей подмигнул подружкам. Девчонки заулыбались.
— Ладно, пошли мы. Пока, — Лена незаметно тронула строящую глазки Ингу за локоть. — Увидимся.
— Обязательно увидимся, — улыбнулся Максимов. — Пока, девчонки.
Внутренний зверь требовал новых жертв. Предсмертные хрипы, брызги крови, ломающиеся под сильными пальцами тонкие девичьи шейки, отчаянное сопротивление, последние судорожные подергивания жертвы — всё это невероятно возбуждало, дарило ощущение всемогущества, невероятное удовольствие, сравнимое с ярким продолжительным оргазмом. Когда убийца выходил на охоту, выпуская внутреннего зверя, сознание автоматически отключалось от повседневности. В глазах появлялся яростный блеск голодного хищника, походка становилась по-звериному пружинистой. Цвета приобретали особую яркость, а звуки — отчетливость. Ощущались мельчайшие оттенки запахов, а кожа становилась невероятно чувствительной даже к легкому прикосновению.
За свою жизнь он научился отлично прятаться среди серой безликой толпы, становясь одним из них. Убийца обладал врожденной внимательностью, умением наблюдать и легко перенимать необходимые навыки. Несколько лет работы техником освещения в театре, общение с актерами, наблюдение за репетициями не прошли бесследно. Он научился разыгрывать эмоции, мастерски перевоплощаться в забулдыгу, готового продать душу за вожделенную чекушку или его антипод — аристократа с врожденной интеллигентностью манер и высокомерным выражением лица. Убийца был уверен: он с легкостью мог сыграть сгорающего от ревности Отелло, пылкого Ромео, влюбленного Квазимоду гораздо лучше многих профессионалов. Театральный реквизит, выкупленный по случаю, у старого спившегося актера, позволял ему перевоплощаться в любой образ, а лекарства, приобретенные в клинике у медсестер, в бытность подсобником, дурманить сознание жертв, которых не хотелось убивать сразу. У него было много масок и личностей, созданных, чтобы возвыситься над стадом, стать умелым манипулятором, жонглирующим эмоциями и умело направляющим агрессию толпы.
Он получал наслаждение, наблюдая со стороны за реакцией народа, отслеживая действия милиции, тщательно продумывая ответные ходы. Воспринимал, это как шахматы — противостояние, показывающее всю гениальность его гроссмейстерских замыслов, неуязвимость перед этими суетящимися мелкими человеками, тщетно пытающихся поймать страшного неуловимого убийцу — существо высшего порядка.
Убийца нес миссию — избавлял мир от этих сосудов скверны и похоти, именуемых женщинами, делая его чище. Он хорошо помнил свою первую попытку уединиться с сельской девушкой. Тогда он был совсем юным и Анька, застав его перекидывающим сено в сарае, прижала своей большой грудью и начала медленно раздевать. Она не смогла его возбудить, страсть сменилась разочарованием, а потом насмешками и оскорблениями. Когда девушка звонко смеялась, называя его импотентом, зверь, загнанный в потаенные уголки души, вылез наружу.