Когда на кухне зазвонил телефон, они оба подпрыгнули.
— Разве ты не должен взять трубку? — спросил Ран хрипло.
«Наверное, должен», подумал Сэкстон. Но только для того, чтобы спустить гребаный телефон в унитаз или, может быть, разбить молотком. Только вот…
— Это может быть Король, — Сэкстон отодвинулся. — Подожди минуту.
Быстрым шагом он бросился к черной гранитной столешнице, где оставил свой телефон возле кофейника.
— Алло… о, да, конечно, мой Господин. Говорите. Ага. Да. Правильно…
Сэкстон закрыл глаза. Нельзя было проявить невежливость или уклониться от своих обязанностей, но ему нужно было разобраться с Рофом как можно быстрее, чтобы продолжить то, на чем они остановились… в надежде зайти дальше поцелуев.
— Да, мой Господин. Я подготовлю соответствующие документы и передам их второй стороне завтра вечером… когда? Сейчас? — Сэкстон нецензурно выругался про себя. — Да, я сейчас же прибуду в Дом для Аудиенций и принесу… что? Да, и это тоже. Благодарю вас, Милорд. С удовольствием.
Он повесил трубку с мыслью, что, на самом деле, его удовольствие стояло прямо здесь…
— Проклятье, — обернувшись, пробормотал он сквозь зубы.
Ран исчез через раздвижную стеклянную дверь, оставив после себя лишь легкое волнение штор, холодный вечерний воздух шевелил ткань, сдувая тягучий запах сексуального пробуждения.
Возник порыв последовать за ним, но Сэкстон его сдержал. Ран сделал свой выбор, по крайней мере, на сегодня.
Не сказав, вернется ли.
Сэкстон потрогал свои губы.
— Надеюсь, ты вернешься, — прошептал он в пустоту пентхауса.
***
Автобус катился по дороге в учебный центр со скоростью чуть медленнее, чем вода испаряется из стакана. В холодильнике. В течение ста пятидесяти гребаных лет.
Пэйтон сидел по левую сторону от прохода, прямо напротив окна, сосредоточенно вглядываясь в черное стекло и пытаясь игнорировать собственное отражение. Больше с ним никого не было, и он не мог понять, хорошо это или плохо. Хорошо бы отвлечься… но, с другой стороны, болтовня в ухо могла раздражать… и нет, спасибо, отвечать кому-то тоже ужас как не хотелось.
Облегчение наступило, когда автобус остановился. И снова поехал. И затем немного погодя… снова замедлился.
Наконец, они добрались до последовательности ворот. Как и другие новобранцы, Пэйтон их никогда не видел, не знал, как они выглядят и не смог бы описать путь до тренировочного центра даже самой Деве-Летописеце. Но он был хорошо знаком с этим старт-стопным режимом перемещения по территории Братства и спуском под землю к самому центру.
Мне надо поговорить с тобой наедине. У нас мало времени.
Образ Ромины, стоящей у входа в ванную комнату, то, как она нервно теребила в руках ткань своего голубого платья, с широко раскрытыми глазами… ее бледное лицо, искаженное страхом, словно за ней гнались… он покачал головой и потер переносицу.
Ромина отчаянно нуждалась в друге. Также ей нужен был Пэйтон.
Боюсь, тебя хотят обмануть. Объяви сегодня вечером, что ты не одобряешь мою кандидатуру, и тебя освободят от этого бремени.
Когда он потребовал объяснить, о чем, черт возьми, она говорит, девушка рассказала ему ужасную историю, такую жуткую, что он не хотел даже думать об этом.
И, в конце концов, она не солгала. Она действительно считалась испорченной по меркам Глимеры, и речь не об избалованном или изнеженном характере. Согласно всем стандартам, Ромина не имела права на замужество, хотя и не по собственной вине, если, конечно, она говорила правду. И учитывая произошедшее с ней, зачем рассказывать об этом совершенно незнакомому человеку?
Он восхищался ее честностью. И чувствовал себя таким же сломленным, неспособным на брак по стольким причинам. В этом плане у них было много общего.
Знаю, что ты поступишь правильно. Я просто не хочу, чтобы еще кто-нибудь пострадал.
После этого она вернулась к столу. И он попытался последовать за ней… только в конечном итоге у него ничего не вышло. Вместо того чтобы вернуться в столовую, он направился к парадной двери. Отец что-то кричал ему вслед, но нет, Пэйтон ушел. Он дематериализовался туда, где их забирал автобус, отправил сообщение о своем прибытии и ждал двадцать пять минут на морозе без зимней куртки.
Когда он забрался в салон автобуса, пальцы в карманах свело от холода, а зубы выдавали дробь. От тепла озябшее тело прошила жгучая боль, но он едва ли это заметил.