- Сэр? - у кресла Макклелана склонился адъютант. - Дэниел Уэбстер в беде, сэр.
- В беде? - удивился Макклелан. Дэниелом Уэбстером звали его коня.
- Штатские, сэр, выщипывают волосы из его хвоста на сувениры. Попросить их уйти, сэр? Вверх по холму?
- Тут ведь должна быть конюшня?
- Он на конюшне, сэр.
- Так закройте ее! - Макклелан не желал терять публику. Он предпочел бы получать удовольствие от их восхищенных взглядов. Вообще-то, снова вытянув ноги, он решил поболтать с этими людьми и заверить их, что всё будет хорошо. Не было нужды беспокоить штатских его опасениями или рассказывать им, что он послал телеграмму в Вашингтон со срочным требованием прислать в его армию всех имеющихся солдат. Конечно, эти солдаты не прибыли бы на поле битвы вовремя, чтобы успеть принять участие в сражении, но могли бы составить арьергард, который прикрывал бы отступление армии, если в результате ловкого хода Ли возникнет паника. Горячие головы в армии Макклелана, глупцы вроде полковника Торна, недоумевали, почему он не бросил людей через реку, чтобы атаковать врага с фланга, но эти глупцы не понимали, в какой опасности находится армия.
К колоннам, ожидавшим приказа переправиться через реку, присоединились новые люди. Проходя рядом с фермой Праев, одно подразделение запело "Тело Джона Брауна", и Макклелан бросил на солдат хмурый взгляд. Он ненавидел эту песню и пытался запретить ее исполнение. Макклелан был уверен, что в глупой авантюре Джона Брайна нечем восхищаться. Бога ради, ведь этот человек попытался устроить восстание рабов и полностью заслужил повешение, по мнению Макклелана. Генерал пытался не обращать внимания на мелодию, нагнувшись у подзорной трубы, чтобы понаблюдать за войсками на противоположной стороне реки, где они строились для новой атаки в укутанном дымом лесу.
- Это корпус Мэнсфилда? - спросил он адъютанта.
- Да, сэр.
- Прикажите им выступать!
Он разрешит Мэнсфилду атаковать и посмотрит, как пойдет дело. При наилучшем исходе они оттеснят людей Ли, а в худшем вызовут страшный ответный удар. Макклелан чуть не взмолился, чтобы этот ответный удар наконец-то случился, потому что тогда, по крайней мере, его страхи обретут твердую форму, и он узнает, с чем придется иметь дело. Но пока он атакует с севера и будет готов к тому ужасу, который наверняка его ожидает.
В трех милях, в рощице неподалеку от Шарпсберга, Роберт Ли уставился на карту. Он не изучал ее, вообще-то он едва ли понимал, на что смотрит. Бельведер Дилейни находился среди топчущихся рядом адъютантов. Дилейни нравился генералу, и Ли пригласил адвоката составить ему компанию. Хорошо иметь под рукой кого-то не столь почтительного, кто может развеселить вместо того, чтобы давать советы.
С возвышенности к северу от городка раздалось крещендо стрельбы. Ли знал, что через мгновение пороховой дым лавиной надвинется на небосклон, отметив то место, где так внезапно началась схватка.
- Вот оно, - тихо произнес он.
- Что? - спросил Дилейни.
- Люди Худа, Дилейни, практически последний наш резерв. Честно говоря, не могу даже назвать их резервом, - Ли безжалостно оголил войска на южном фланге сражения, чтобы защитить северный периметр, так что теперь позади тонкой полоски войск на краю реки у него не было ничего, чтобы противостоять фланговой атаке с юга.
- И что мы будем делать? - спросил Дилейни.
- Доверимся Макклелану, конечно же, - улыбнулся Ли, - и будем молиться, что Эмброуз Хилл прибудет вовремя.
Легкая дивизия выступила так, как никогда до сих пор. Она еще находилась к югу от Потомака и далеко от брода в Шепердстауне, но нескончаемый грохот огромных орудий был тем призывом, который заставлял их двигаться. Вдоль колонны скакали штабные офицеры, подгоняя солдат. Обычно войскам на марше каждый час давали десять минут отдыха, но не сегодня. Сегодня не могло быть и речи об отдыхе, нужно было идти. От сухой дороги поднималась пыль, забивая глотки солдатам, некоторые хромали на босых кровоточащих ногах, но никто не отстал. Если кто-то падал, то как мертвый, в полном истощении, но большинство мрачно продолжали идти. У них не осталось дыхания, чтобы петь, даже чтобы разговаривать, сил хватало только чтобы идти, идти и идти. Туда, где звучали пушки и становились всё выше завалы из мертвецов.
Глава тринадцатая
Дивизия генерала Худа вырвалась из Восточного леса, ударив по флангу наступавших янки как приливная волна. Большинство солдат Худа были техасцами, но в его распоряжении имелись и батальоны из Алабамы, Джорджии, Миссисипи и Северной Каролины, все ветераны. Они намертво остановили продвижение янки по главной дороге и, выстроившись цепью на лугу, развернулись в сторону кукурузного поля на севере. Одного залпа оказалось достаточно, чтобы скосить ряды наступавших по кукурузному полю янки, а потом техасцы рванулись вперед с примкнутыми штыками, выкрикивая боевой клич мятежников. Небольшие группы янки оказали сопротивление и были уничтожены, но большинство обратилось в бегство. Атака северян выдохлась, контратака мятежников разрасталась, и оставшиеся в живых защитники старой оборонительной линии - побитые, истекающие кровью солдаты из Луизианы, Джорджии и Виргинии - устремились вперед вместе с солдатами Худа.
У Северного леса в бой вступила артиллерия янки. Она не могла пустить в ход картечь, поскольку местность была усеяна ранеными северянами, так что канониры укоротили запалы разрывных снарядов насколько осмелились и открыли огонь. Снаряды рвались на кукурузном поле, разбрасывая людей и добавляя новые клубы дыма к похожей на облако завесе над побитой кукурузой. Звук канонады достиг новой и ужасающей силы. Артиллеристы северян лихорадочно работали, стреляя из некоторых пушек "дуплетом", выбрасывая пару снарядов, которые разрывались спустя мгновение после выстрела. Орудиям у главной дороги не мешали раненые, и они обрушили свою картечь на продвигавшихся по дороге техасцев. Один из набитых пулями цилиндров прошил сорок футов изгороди и осыпал своими осколками роту мятежников. Из Северного леса появилась пехота северян, добавив залпового огня, и всё это время пушки мятежников забрасывали снаряды с длинными запалами над знаменами дивизии Худа, беспокоя артиллеристов северян.
У северной кромки кукурузного поля упорно сопротивлялись артиллеристы янки. Они пытались продолжить сражение, но находились в радиусе стрельбы техасских застрельщиков, и одно за другим орудия были брошены. Конфедераты еще рвались вперед, оставляя на кукурузном поле груды убитых и умирающих, пробиваясь сквозь ярость пуль и снарядов, словно могли отбросить янки за Хейгерстаун. Некоторые из офицеров пытались сдержать своих людей, зная, что продвинулись слишком далеко, но в шторме стали и свинца невозможно было расслышать ничей голос. Сражение превратилось в уличную драку, ярость против ярости, солдаты умирали на превратившемся в царство смерти кукурузном поле.
Полк миссисипцев преследовал разбитых янки до северной кромки переломанной кукурузы в уверенности, что добьет разбежавшиеся войска, но у изгороди поджидала пенсильванская пехота. Стрелки в синих мундирах залегли, положив дула ружей на нижний ярус изгороди. Стоящий человек ничего не смог бы рассмотреть в дыму, но на уровне земли поджидавшая пехота могла увидеть ноги атакующих.
Они выжидали. Ждали, пока мятежники не окажутся в тридцати шагах, и дали залп, прошивший ряды солдат Худа и одним резким ударом заставил мятежников замолчать. На один лишь миг, одно мгновение полного оцепенения, на поле битвы воцарилась тишина, словно над головами пронеслись крылья ангелов смерти, но затем ее нарушил скрежет шомполов в стволах, когда пенсильванцы поднялись, чтобы перезарядить оружие, а пушки северян с грохотом отскочили назад на лафетах, добавив еще больше крови к резне на кукурузном поле. Передние ряды конфедератов превратились в хаос извивающихся тел, крови и стонов. Солдат подхватил павший флаг Миссисипи и был застрелен. Второй солдат схватил знамя за бахрому и потащил его назад через кукурузу, когда пенсильванцы дали второй залп, с ужасающей силой вгрызшийся в плоть. Знамя опять пало, пробитое пулями. Третий солдат схватил флаг и высоко его поднял, а потом стал отходить от обстрела, пока не повалился наземь, с пулями в животе, паху и груди. Четвертый водрузил знамя на штык и отнес его назад, где остатки батальона наспех сформировали шеренгу, отвечая на выстрелы пенсильванцев. Пространство между двумя шеренгами выглядело шевелящейся массой грязи, вздымающимся и ползущим клубком гигантских слизней, которые безуспешно пытались найти укрытие. Это были раненые, отбрасывавшие в сторону мертвецов в попытке воссоединиться со своими соратниками по оружию.