— Вот факир! Любопытно посмотреть. Товарищи, доставьте сюда святого Серафима.
Монахи столпились, глядя в землю. Через полчаса двое солдат привели высокого бородатого схимника.
— Отвечайте, как вас зовут.
— Раб Божий Серафим.
— Может быть, вы забыли ваше имя, так я напомню. Вы Глеб, не так ли?
— Отец Глеб у нас игуменом.
— Значит Цацкина ошиблась. Ну все равно. Ваш Глеб от нас не уйдет. Товарищи, приготовьте яму. Сейчас мы осмотрим труп. Ройте подальше за оградой.
— Непременно за оградой, — сказал старец. — Падаль нельзя зарывать в обители.
— Хо, хо! Это вы своего угодника зовете падалью?
— Не угодника, а тебя.
— Кто же меня зароет?
— А вот они.
— И когда?
— Завтра, об эту пору.
— Ну, я этих фокусов не боюсь. Товарищи, отведите старого попугая в его клетку. И все приходите в церковь.
Отец-эконом пытался объяснить Шоколаду различие между канонизированным святым и местночтимым усопшим, между мощами прославленного угодника и останками, находящимися под спудом. Шоколад хохотал.
— Мы сами прославим вашего угодника. А как зовут?
— Борис, в мире Георгий. Из роду бояр Ахматовых. Основал нашу обитель при царе Феодоре и преставился при нем.
Солдаты разобрали пол справа между алтарем и клиросом. Показалась каменная плита.
— Черт! Придется повозиться. Живее, товарищи!
Надписи на плите никто не умел прочесть. Чтобы поднять ее, пришлось орудовать ломом. Разбитая гробница открыла полуистлевшие кости.
— Вот вам, товарищи, поповские фигли-мигли! Вот чем морочили ваших отцов и дедов! Видите теперь?
— Видим, так точно.
— Убедились?
— Убедились, товарищ Шоколад. Знамо, обман.
— Товарищ Брагин, третьего дня мы вскрывали обыкновенный гроб. Какой покойник лучше сохранился, тот или этот?
— Стало быть, тот.
— Ну вот. Моя миссия закончена. Однако кто это из вас, товарищи, душится такими тонкими духами?
Все нюхали воздух.
— Быдто из гроба тянет, — заметил Брагин.
Жорж выступил вперед.
— Не смущайтесь, товарищи. Это монашеская хитрость. Они надушили кости. Закройте их крышкой до утра. Товарищ Брагин, вы здесь останетесь на ночь, а у дверей мы поставим караул. Покойной ночи.
Брагин один прошелся по церкви. Здесь стаивал он когда-то с отцом и матерью, сюда же мать водила его причащаться. Вспомнил он и ахматовскую церковь, покойного барина, батюшку отца Ивана.
Брагин дремлет. Ему чудится благоухание. Все нежнее, все сладостнее оно. В гробнице желтеют кости. И видит Брагин: они обрастают плотью, облекаются в одежду. Из гроба встает благоухающий старец. Глаза голубые, чище неба. И слышится ласковый, тихий голос:
— Что, веришь теперь, что я жив?
Шоколад, Жорж и все солдаты, шумно толкаясь, бросились в церковь. Лежа ничком на гробнице, Брагин ревел:
— Братцы, сюды! Православные, помогите! Господи!
В суете никто не мог ничего понять. Первый опомнился Шоколад.
— Тише! Что случилось? Чего вы кричите?
Брагин притих.
— Ну?
Брагин поднялся. Он постоял, подумал и вдруг развернулся что было сил. Шоколад отлетел, прокатился по полу вверх ногами и замер. Жорж заглянул в его лицо, пожал плечами.
— Уже. Товарищи, арестуйте убийцу.
Красноармейцы не двинулись. Брагин шагнул вперед. Розенталь отскочил и столкнулся с чернобородым монахом.
— Вы за мной приехали? Я игумен.
Жорж ободрился. Связанного Брагина посадили в автомобиль; рядом уселся солдат с винтовкой. Другой на переднем месте держал за руку отца Глеба. Жорж правил машиной, оглядываясь на спокойного игумена.
— Не может быть.
Шоколада зарыли за оградой. Под голову ему положен был череп Пушкина.
Лина бледнела и таяла с каждым днем. Последнее время ей было настолько плохо, что Жорж и Роза отказались от заседания в чрезвычайной комиссии. Соломон поморщился.
— Ну хорошо. Я их один допрошу. Это же все равно.
Усевшись за стол, он вытащил список.
— Все старые знакомые. Секретарь консистории Антонычев и жена его Клавдия Ивановна — за спекуляцию. Гм. Ну это понятно. Начальник охранного отделения полковник Белинский. Ага. Товарищи, введите обвиняемого номер третий.
Белинский, исхудавший и поседелый, в оборванном кителе без погон, звеня единственной уцелевшей шпорой, хмуро взглянул на Исакера.
— Бывший полковник Белинский! Что вы можете сказать в ваше оправдание?
— Я не знаю, в чем моя вина.
— В том, что вы жандарм. Этого слишком-таки достаточно.
— Я ничего особенного не сделал. Даже не понимаю. Служил из-за куска хлеба. Николая ненавижу, как все порядочные люди. Принципиально примыкаю к большевикам. Пощадите, товарищ председатель. Обещаю служить честно народному правительству.