– Все верно, – подтверждаю, кивая словно болванчик. – Ты же знаешь, что случилось с Ойелетом и…
– …это случилось аж три месяца назад, – поправляет меня Роджер.
– Верно, – ухмыляюсь. – А потому все демоны попрятались в свои норы. Их было сложно найти.
– Но ты ведь не пришел с пустыми руками.
Улыбаюсь, выпрямляюсь, чуть смелее, чем нужно было. Но манипулировать теми, кто от меня этого меньше всего ожидает – люблю, умею, практикую.
– Я знаю, где сейчас Данталион, – сообщаю.
Теперь и те анжелики, что страховали Роджера в зале, смотрят на меня как на добычу. Что? Не ожидали? Глупцы. Все так просто, что едва держусь, чтобы не признаться во всем! Как же вы этого не видите?! Да я кручу вами, словно вы малые дети!
Спокойно, держаться. Гордыня бывает столь разрушительной.
– О чем ты говоришь? Данталиона ведь убил Ойелет.
– Данталион хотел, чтобы все так думали. Но я ведь знаю, что ни Ойелет, ни Данталион не могут так просто сдаться на волю случая. Мне удалось проследить за одним из его слуг. Он очень хорошо скрывался, но я вышел на него и теперь знаю, где прячется архидемон, которого можно убить.
Роджер кривится, перекатывает стакан в ладони.
– В прошлый раз ты говорил тоже самое.
– В прошлый раз Ойелет помешал мне. Данталион решил, что я его предал. А потому сбежал от меня.
– Каковы гарантия, что в этот раз он не сбежит?
Выдерживаю паузу и взгляд Роджера. Ждет от меня язвительного комментария, какой-нибудь шутки, хоть чего-нибудь, чтобы могло меня выдать. Но вместо этого примирительно подчиняюсь, горблюсь, словно мне действительно не все равно.
– Роджер, – почти молю, а он почти сдается, – знаю, я не самый лучший твой агент. Но я действительно хочу вам помочь. Я все еще помню, что стоит на кону.
Смотрю на него, унижаюсь. Не важно, какими средствами я добираюсь до вершины, главное, что они работают. Анжелик смотрит, ждет, что я себя выдам, не сдержусь, гордыня победит. Но, как и остальные грехи, этот – просто дикий зверь, которого можно убаюкать и уложить спать до лучших времен.
Проходит то ли минута, то ли десять, но Роджер примиряется с моим смирением и возвращается к своему напитку.
– Напиши адрес, – просит.
Протягиваю ему уже заготовленную карточку. Кладу на стойку, ведь из рук демона анжелики ничего не принимают. Смотрит, изучает, потом достает короткий клинок и режет край. Если бы я его зачаровал, клинок бы это показал.
Но все безопасно. Естественно. Я же не идиот.
– Что с дьябольерами? – Спрашивает Роджер, забирая бумажку.
– А что с ними? – Пожимаю плечами. – Их сила всегда была в лидере. Но после того, как они убили Тэона, они погрязли в собственных грехах. Они не опасны.
– Они – армия, – строго напоминает Роджер.
Улыбаюсь.
– Кто их поведет?
– А как же Вэнс? И Джек?
Не сдержался и самодовольно прыснул.
– Джек лишь болванчик. Сказали «бей» – он и бьет. Сказали «стой» – он и стоит. Что до Вэнса – всем уже давно известно, чем этот ублюдок себя развлекает. Их проблема в самонадеянности. Они считают себя неуязвимыми, непобедимыми. В этом их проблема.
– А в чем твоя проблема? – Вопрос с подвохом, но я к нему готов.
– Я уже говорил.
Роджер ухмыляется, замечаю насмешку и на лицах других анжеликов.
– Мне просто непонятно, Дэйл, – ставит стакан на стойку Роджер. – Почему князю Тьмы, одному из сильнейших дьявольских отродьев, понадобилось связываться с нами?
– Мне казалось мы уже это выяснили, – выдаю тревогу, пытаюсь соответствовать их заготовленному плану. – Вы… хотите отказаться?
Страх почти неподдельный. Если бы они только знали, что искренность для демона это лишь хорошая игра, они бы вряд ли были столь охотны со мной побеседовать.
Да, им конечно же известно, что демоны лгут. Но шанс они дают всем, даже самым отъявленным негодяям. В этом вся их хваленная религия.
– Мы просто хотим быть уверены, что ты нас не придашь, – как будто бы идет на признание Роджер.
– Разве я не доказал этого уже? – Напрягаюсь, как будто мне действительно это важно. – Разве я не сдал вам многих демонов и архидемонов? Разве я не предоставил вам столько информации, что можно было бы убить всех нас? Этого недостаточно?
– Ты – демон, Дэйл, доверять тебе это все равно, что висеть над сотней острых лезвий и пилить веревку, на которой висишь.
Делаю глубокий вздох, приближаюсь, делаю вид, будто сказанное мной имеет значение, и я не хочу, чтобы остальных слышали. Но конечно же они слышат. Это представление для широкой публики.