Партии тогда пришлось поправить преждевременную инициативу товарища Троцкого. Однако теперь ― совсем же другое дело!
Тщательно все взвесив, Бубнов предложил не форсировать введение единоначалия, а растянуть процесс во времени, не оказывать всем командирам огульное доверие, а подходить к каждому индивидуально в зависимости от уровня подготовки. Заодно переаттестовать весь командный и политический состав. А еще заодно, как выяснилось, и пересчитать, поскольку обобщенными сведениями о численности командиров, как и системой учета личного состава в армии, Штаб РККА не располагал.
В июне 1924 года была создана комиссия Оргбюро ЦК ВКП(б) по военным вопросам под председательством Бубнова. В рамках комиссии образовали специальную подкомиссию, имевшую исключительные полномочия по проверке деловых, профессиональных качеств и политических взглядов всего начальствующего состава. Члены комиссии определяли пригодность каждого командира и комиссара на роль командира–единоначальника на основании двух критериев: принадлежность к большевистской партии и умение проводить воспитательную работу среди подчиненных. Понятно, что сторонники Троцкого быть «умелыми проводниками политики партии» никак не могли.
В декабре 1924 года пленум РВС утвердил представленную Бубновым инструкцию по практическому осуществлению единоначалия и поручил проведение ее в жизнь Политуправлению РККА. Инструкция рекомендовала рассматривать введение единоначалия не как ликвидацию политсостава, а как способ совмещения функций партийного руководства, политического воспитания и военного обучения в одном лице. Проще говоря, каждый командир должен был стать в первую очередь комиссаром. Второй вариант ― комиссара и сделать командиром.
Поэтому пленум принял резолюцию, в которой отмечалось, что единоначалие необходимо вводить в двух формах. Полное единоначалие предполагалось, когда командир являлся членом партии и был облечен ее доверием. При таком командире назначался заместитель по политической части. Неполное единоначалие вводилось, когда командир был беспартийным или признан «недостаточно подготовленным» в политическом отношении. В этом случае при нем сохранялся чистокровный комиссар. 6 мая 1925 года ЦК принял постановление «О единоначалии в Красной Армии», в котором одобрялась проделанная в этом направлении работа и давались директивные указания о постепенном переходе к единоначалию, не снижая роли политсостава.
Бубнов указывал:
«Не надо думать, что мы, выдвигая кандидатов на ответственные должности в качестве единоначальников, ― замахиваемся на такой ценнейший институт, как комиссарский состав нашей армии. Ведь в армии остается громадный процент беспартийного командного состава. При полном доверии к нему мы тем не менее не можем допустить передачи ему руководства политической работой и тем более ― партийной… Великую армию политруков надо сохранить и укрепить».
Одновременно ― неуклонно увеличивать партийную прослойку среди командного состава. Бубновский пятилетний план предусматривал 100–процентное членство в партии командиров полков, дивизий и корпусов и не менее 60% командиров рот.
Введение единоначалия при сохранении «великой армии политруков» дало в руки партийного аппарата во главе с генсеком неограниченные возможности назначения, перемещения и освобождения от должности начальствующего состава армии и флота (работали вдумчиво, даже в конце 1928 года половина командиров были все еще «неполными» единоначальниками), что в итоге обеспечило Сталину полную победу в борьбе за армию.
Надо сказать, что Лев Давидович особо и не сопротивлялся. По окончании Гражданской войны блистательный лидер классовой борьбы зачах в атмосфере «идейной оседлости», часто и со вкусом хворал, страдая загадочной болезнью, избегал партийных шабашей и публичных дискуссий, лишь изредка строчил письма в Центральный Комитет, публиковал статьи в «Правде» и, отдыхая на курортах,
«всем своим существом ассимилировал уверенность в своей исторической правоте».
Осенью 1924 года нарком выступил с большой статьей «Уроки Октября», в которой пенял Зиновьеву и Каменеву на их старые грехи, напоминал о собственных заслугах в деле организации Октябрьского переворота и пытался выставить себя в качестве единственного и естественного преемника Ленина. Реакцию сторонников тройки нетрудно предвидеть: каждый написал по статье, где поведение Троцкого прямо называлось уже не фракционным, а антипартийным, указывалось его меньшевистское прошлое. И вообще, оказалось, что Лев Давидович не только не являлся сколько–либо выдающимся деятелем русской революции, но, наоборот, всю сознательную жизнь только и делал, что вредил Ленину и ленинизму.
Ты, Лева, тиснул зря уроки Октября.
Развернулась широкая работа по развенчанию мнимых заслуг «вождя Красной Армии», вытеснению из сознания начальствующего состава и красноармейцев представления о Троцком как о выдающемся военном деятеле. В ноябре 1924 года совещание начальников политорганов под председательством Бубнова приняло резолюцию с требованием изменить уже утвержденную тематику политзанятий. Вместо заучивания лозунгов вроде «Вождь Красной Армии тов. Троцкий» в новой программе политпросвещения предписывалось изучать деятельность большевистской партии как организатора и вдохновителя всех побед, в том числе в борьбе с троцкизмом, являющимся разновидностью меньшевизма. Из казарм начали выносить портреты «идола красноармейцев».
Во весь голос, ничего не скрывая, партия указала на истинного создателя и непосредственного руководителя Красной Армии ― Владимира Ильича Ленина. Именно из его гениальной головы появились планы разгрома Колчака, Деникина, Врангеля и прочих Юденичей, из его ценных указаний черпали вдохновение командующие фронтами. Целый институт Имени Его начал работу над сборником «Ленин и Красная Армия». И здесь Бубнов проявил догадливость: поняв, кто на самом деле заказывает музыку, он умудрился отстранить от участия в редактировании книги члена Политбюро, создателя и директора того самого института Льва Каменева:
«Людям, склонным к извращению ленинизма, А.С. Бубнов боялся доверить издание трудов вождя».
В качестве доказательства выдающихся военно–теоретических познаний «гениального стратега и тактика» были за ново переписаны (все тем же неутомимым Бубновым) и опубликованы ленинские выписки из сочинений Клаузевица, высказывания и директивы, сыгравшие «решающую роль в обороне Советской Республики».
Тиражировались и превозносились ленинские глубокомысленности на военную тему:
«…вооруженное восстание есть особый вид политической борьбы, подчиненный особым законам, в которые надо внимательно вдуматься…».
А вот уже вдумался:
«Готовьтесь серьезно, напряженно, неуклонно к защите отечества, к защите социалистической Советской республики!»
Во всех ротах и равных им подразделениях красные уголки переименовывались в Ленинские, все казармы и плацы украсились памятным каждому служивому лозунгом:
«Учиться военному делу настоящим образом».
Самый верный ученик декламировал чуть ли не в рифму:
«Помните, любите, изучайте Ильича, нашего учителя, нашего вождя. Боритесь и побеждайте врагов, внутренних и внешних ― по Ильичу».
Но всех переплюнул бывший управделами Совнаркома, задвинутый на «научную работу» В.Д. Бонч–Бруевич (1873― 1955):
«Там, где идет он, все одухотворяется новой жизнью, зима сменяется весной, ледяные покровы тают, снег орошает землю, и под его ногами вырастают и расцветают прекрасные, благоухающие цветы, и путь его обрамляется цветущими широколистными лилиями».
Новые инструкции требовали усилить работу по разъяснению заслуг животворяще благоухающего Ильича в победе Октября и истории его принципиальной борьбы с троцкизмом:
«Партия никому не позволит искажать заветы Ленина!»
Из «демона революции» вдохновенно лепили «иудушку» Троцкого.
Объект травли, обложенный со всех сторон, в полемику больше не вступал. 15 января 1925 года он написал заявление с просьбой «в интересах дела» поскорее снять с поста наркома, выразив готовность работать «куда партия пошлет», и продолжил пестовать любимую лихорадку. Ну, что ж, развел руками Сталин: