Я пролистал еще несколько страниц с его фотографиями — пустующие дома на ранчо, молодые бычки, роса на колючей проволоке. Сообщения о новых выставках и хвалебные обзоры попадались все реже, промежутки между ними становились все больше. Последние две статьи, вырезанные Бо, были из «Остин америкэн-стейтсмен» и вышли в 1976 году. Первая — довольно равнодушный обзор выставки — безрадостно сообщала, что «живительная энергия и наивная красота ранних работ Карнау практически исчезла». Во второй приводилось письмо Бо редактору газеты, в котором он сообщал, куда именно журналистка должна засунуть свое мнение.
Более свежие фотографии Бо, относящиеся к периоду, когда он работал старшим преподавателем в университете «Эй энд Эм» и до настоящего времени, выглядели так, будто их сделал Энсел Адамс,[40] который сначала выпил достаточное количество текилы, а потом раз двести уронил свою камеру. Снова заброшенные ранчо и дома, снова молодые бычки и роса на колючей проволоке. Наконец, на последней странице я обнаружил гламурного вида афишу, возвещавшую: «Настоящий ковбой: ретроспектива работ Б. Карнау». С афиши на меня пялился потрепанный ковбой и пытался казаться настоящим.
Открытие выставки было назначено на тридцать первое августа в «Голубой Звезде», иными словами, в эту субботу. Список поручителей показывал, как сильно Бо полагался на общественные связи Лилиан: «Крокетт», банк ее отца, Строительная компания Шеффа, полдюжины других солидных компаний и фондов. Я сложил афишку и убрал в карман.
Я уже собрался отложить портфолио, когда почувствовал под пальцами, что первая обложка немного толще последней, и под холщовым переплетом имеется небольшое уплотнение. Я нашел на полу канцелярский нож, произвел кесарево сечение и извлек две фотографии восемь на десять, спрятанные между листами картона.
Они были одинаковыми, сделанными ночью на улице. Три человека стояли по колено в траве около старого грузовичка «Форд» с открытыми дверями и включенными фарами. Один мужчина, высокий и худой, отвернулся от камеры. Его светлые, гладко прилизанные волосы и белая рубашка почти испускали собственное сияние в свете фар. Двоих других, кем бы они ни были, кто-то аккуратно вырезал при помощи бритвы. От них ничего не осталось, кроме дыр, имеющих смутные очертания человеческих тел, остановившихся рядом, чуть в стороне от блондина.
Судя по углу, под которым был сделан снимок, и огромной смазанной ветке дерева, фотограф стоял на вершине холма, над сценой, которую снимал, причем достаточно далеко, так что ему пришлось воспользоваться телеобъективом.
Фотография показалась мне вполне приличного качества, но бумага — какой-то неправильной. Приглядевшись внимательнее, я понял, что снимки отпечатаны на лазерном принтере. На оборотной стороне кто-то черной ручкой написал: 7/31.
Я уже сворачивал их, чтобы убрать в карман, когда услышал, как в замке поворачивается ключ.
Я подошел к двери мастерской и прислушался. Два шага, мгновение потрясенной тишины, и голос Бо, который тихонько выругался. Он пнул что-то ногой, и я услышал звон. Керамический череп в розовом сомбреро подкатился к моим ногам и остановился, ухмыляясь.
Выйдя из тени, я увидел, что Бо стоит, поставив ногу в сапоге из кожи ящерицы на перевернутую подставку, и изучает причиненный ущерб. Его красно-желтого цвета лоб с залысинами, отлично гармонировал с рубашкой.
Я откашлялся, и Бо отскочил назад примерно фута на три.
— Ах! — выдохнул он и, движимый каким-то диковинным инстинктом, схватился за свой хвостик и попытался оторвать его от головы.
Когда он меня узнал, он не то чтобы расслабился, но на его лице священный страх сменился раздражением. На мгновение мне показалось, что он сейчас на меня набросится.
— Какого черта… — начал он.
— Ты ожидал увидеть здесь прекрасную деву? — поинтересовался я. — Похоже, у тебя выдалось беспокойное утро.
40
Энсел Истон Адамс (20 февраля 1902 — 22 апреля 1984) — американский фотограф, наиболее известный своими черно-белыми снимками американского Запада.