Достопримечательности, украшавшие центр Аламо-Хайтс, исчезли, семейство Монтанио продало «Пятьдесят на пятьдесят», любимый бар моего отца, куда он частенько захаживал пропустить стаканчик. Закусочная, принадлежавшая Стиллам, уступила свое место «Тексако». В общем, большинство заведений, носивших имена людей, которых я знал, поглотили безликие государственные сети. Витрины других были заколочены досками, равнодушные объявления «Сдается внаем» истрепались и выгорели до такого состояния, что прочитать их не представлялось возможным.
Впрочем, город все еще мог похвастаться тысячей оттенков зеленого цвета. Повсюду около старых домов толпились древние и еще живые дубы, акации и техасский лавр. Такой роскошный, густой цвет можно увидеть в некоторых городах после сильного дождя.
Солнце уже село, но температура воздуха так и не опустилась ниже тридцати пяти градусов, когда такси свернуло на Вандивер. Здешние места не знают мягких вечерних красок, характерных для Сан-Франциско, тут нет окутанных тенями холмов и тумана, который, точно ретушью, обрисовывает пейзажи для туристов, собравшихся на мосту «Золотые ворота». Свет в Сан-Антонио выполняет свое прямое назначение, и все, чего он касается, приобретает четкие очертания, особенно яркие в горячем воздухе. Солнце не спускает с города глаз до самого последнего мгновения и смотрит так, будто хочет сказать: «Завтра я надеру тебе задницу».
Вандивер-стрит совсем не изменилась. Разбрызгиватели воды вырисовывали круги на огромных лужайках, и похожие на призраков пенсионеры бесцельно таращились в картинные окошки белых домов, построенных после Второй мировой войны. Единственная разница заключалась в том, что дом моей матери пережил очередную реинкарнацию и, если бы не громадный дуб перед ним, двор с утрамбованной землей, усыпанной желудями, и растущие тут и там кустики земляники, я бы позволил водителю такси проехать мимо.
Впрочем, как только я увидел оштукатуренный дом с оливкового цвета стенами и ярко-красной крышей из глиняной черепицы, у меня возникло почти непреодолимое желание не останавливаться. В прошлый раз он больше напоминал бревенчатую хижину. А еще раньше являл собой псевдотворение в стиле Фрэнка Ллойда Райта.[7] За долгие годы моя мать подружилась с несколькими подрядчиками, которые благодаря ей получали стабильный доход.
— Трес, милый, — сказала она, открыв дверь, и обхватила мое лицо обеими руками, чтобы поцеловать.
Моя мать нисколько не изменилась и в свои пятьдесят шесть выглядела на тридцать. Сегодня она надела свободное гватемальское платье цвета фуксии, украшенное голубой вышивкой, черные волосы завязала на затылке ярким плетением разноцветных лент. Следом за ней из дома выплыл запах ванильных палочек.
— Ты потрясающе выглядишь, мама, — сказал я совершенно искренне.
Она улыбнулась, затащила меня за руку в дом и повела к столу для пула, стоявшему в дальнем конце громадной гостиной.
Ее прежний декор в поздне-богемском стиле уступил место раннему Санта-Фе, но общий принцип остался прежним — «клади все везде». Полки и столы были завалены антикварными ножами, куклами из папье-маше, резными деревянными шкатулками, копиями волков, воющих на копии луны, я даже успел разглядеть неоновый кактус — в общем, все, что привлекает внимание.
За столом для пула сидели мои старые знакомые из средней школы. Я пожал руки Барри Уильямсу и Тому Каванаро. Оба играли со мной в университетской команде. Они находились здесь, потому что моя мать любила развлекать гостей пулом и бесплатным пивом. Потом я кивнул Джессу Мейкару, закончившему университет, когда я поступил на первый курс. Он пришел, потому что у них с моей матерью был роман.
Парни задали обычные вежливые вопросы, я на них ответил, и они вернулись к игре, а мать отвела меня на кухню.
— Джесс красиво стареет, — сказал я ей.
Повернувшись ко мне от холодильника и протягивая бутылку пива «Шайнер Бок», она поджала губы и наградила меня сердитым взглядом.
— Даже не начинай, Джексон, — заявила она.
Когда она меня так называла, именем, полученным от отца и деда, я никогда не мог понять, ругает она всех мужчин клана Наварров или только меня. Возможно, и то и другое.
7
Фрэнк Ллойд Райт (8 июня 1867 — 9 апреля 1959) — американский архитектор-новатор, оказавший огромное влияние на развитие западной архитектуры в первой половине XX века. Создатель «органической архитектуры» и пропагандист открытого плана.