— Интересно, что это нам дает, кроме загара, сынок? — спросил через несколько минут Драпиевски.
И тут я споткнулся о какой-то крупный металлический предмет. Грабб и Драпиевски подошли посмотреть, как я вытаскиваю из земли кусок черной железной трубы, на которой были написаны буквы. Около трех футов длиной и в фут высотой. Я прочитал: «Ленивый У».
— Да, я помню, — сказал Грабб. — Здесь были ворота — как ты догадался?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где я это видел, и в следующее мгновение все встало на свои места.
— «Ленивый Ублюдок», — сказал я.
Грабб уставился на меня.
— И как это понимать, сынок?
— Мы с мисс Ли недавно видели фотографию этого ранчо, сделанную ночью во время звездопада.
Грабб кивнул; он уже начал терять интерес, жара его достала, и в глазах появились мечты о мороженом и тени.
Драпиевски и Майя смотрели на меня, пытаясь разобраться в выражении моего лица. У меня внезапно пересохло в горле.
— Значит, Карнау снимал отсюда, — сказала Майя. — Выглядит вполне разумно.
— Нет, — возразил я. — Перед тем как исчезнуть, Лилиан кое-что мне рассказала. Они с Карнау уезжали фотографировать на природу, иногда на несколько дней. Однажды они расположились на каком-то богом забытом холме в Бланко и снимали звездный дождь.
— Странное совпадение, — заметил Драпиевски, глядя в низину, где застрелили Холкомба.
Я попытался представить себе Рэндалла Холкомба с аккуратной красной дырой во лбу, лежащего в оленьей засидке, но перед глазами стояло лицо Лилиан.
— Да, очень странное, — сказал я.
Глава 43
Когда мы вернулись на улицу Куин-Энн, Майя выглядела усталой и сердитой. Она улеглась на футон и уставилась в пространство, пока я пытался стянуть усеянные колючками джинсы. Наконец они пролетели через всю комнату и накрыли Роберта Джонсона на его постели из грязного белья. Не думаю, что он это заметил.
Я лег рядом с Майей, обнял ее сзади и уткнулся лицом в волосы. Когда я попытался взять ее за руку, оказалось, что она сжала ее в кулак.
— Трес, давай уедем отсюда вместе, — сказала Майя после долгого молчания. — Уничтожь проклятый диск, если потребуется, но нам нужно уносить ноги.
Я попытался сделать вид, что она ничего не сказала. Мне хотелось просто лежать с закрытыми глазами и как можно дольше слушать ее дыхание. Однако она отстранилась, села и посмотрела на меня сверху вниз. Гнев в ее глазах сменился разочарованием.
— Два человека уже погибли из-за этого диска, и ты всем рассказываешь, что он у тебя. Для меня остальное не имеет ни малейшего значения. Даже Лилиан. В особенности Лилиан.
Я покачал головой.
— Не могу я это бросить. И уничтожить диск не могу. Ведь, возможно, речь идет об убийцах моего отца.
— Ты хочешь, чтобы тебя тоже прикончили?
На этот вопрос не существовало правильного ответа. Очень скоро у Майи закончились силы, ей надоело смотреть на меня, и она улеглась на подушки.
— Будь ты проклят, — сказала она.
Я долго лежал и размышлял, каким образом смогу еще больше все испортить. Потом начал мысленно делать ставки на то, кто следующим войдет в мою дверь с пистолетом.
Впрочем, выяснилось, что моя жизнь запутана еще недостаточно. Зазвенела гладильная доска. Когда я взял трубку, мне показалось, что я слушаю либо работу шлифовального станка, либо дыхание стареющего курильщика. Звонил Карл Келли, ушедший на покой помощник шерифа, старый друг моего отца.
— Привет, сынок, — сказал он. — Давно тебя не слышал. Подумал, что мне стоит позвонить.
Давно? Тут только я сообразил, что уже снова наступило воскресенье. Я находился в городе ровно неделю. Когда я ему позвонил, Келли решил, что у нас появилась новая традиция.
— Привет, Карл.
Я устроился поудобнее и открыл банку пива. Майя с любопытством наблюдала за мной, когда Карл приступил к обсуждению недавно прочитанной статьи про новую смертельную болезнь, рассказал, каким бесполезным оказался его сын, живущий в Остине. Затем принялся ссылаться на споры, которых мы никогда не вели. Вскоре он начал повторяться. И тут мое внимание привлекли посторонние звуки, доносившиеся из трубки.
— Карл, — прервал я поток его слов, — где ты?
Он надолго замолчал, только хрипло дышал.
— Только ни о чем не беспокойся, — сказал он так, словно хотел, чтобы я начал беспокоиться.