Мы наблюдали за дверью с табличкой 450 от служебного помещения в конце коридора. Дверь ни разу не открылась, коричневый ковер недавно пропылесосили, и на нем не осталось никаких следов.
Наконец, где-то за углом открылась и захлопнулась дверь. По коридору быстро прошел мужчина в джинсах и полосатой рубашке баджа с поднятым капюшоном и стал спускаться вниз по лестнице.
Мы с Майей переглянулись.
— Номер люкс, — сказала она.
— Четыреста пятьдесят первый, — добавил я.
И мы двинулись в другой конец коридора. Когда остановились возле двери, Майя достала пистолет. Я бросил ей ключи и помчался вниз по лестнице, сам не зная, кого преследую.
Судя по шагам, мужчина находился двумя этажами ниже и, похоже, очень спешил, но старался не привлекать к себе внимание. Одно могу сказать о моих поношенных парусиновых туфлях — они не производят шума. Мне удалось следовать за Полосатой Баджей и не дать ее владельцу повода перейти на бег. Когда он вышел на набережную, нас разделяло всего двадцать футов.
Я выскочил через служебную дверь, увернулся от толстого туриста в сомбреро и едва не выбил из рук официантки кувшин с «Маргаритой», когда вбежал в бар. Коматозное трио исполняло погребальную версию лучших хитов Кэта Стивенса.[157] Человек-Баджа так и не снял капюшон. Он быстро перемещался между столиками в сторону патио, чтобы поскорее смешаться с толпой.
Я оставался в двадцати футах у него за спиной, когда он, не оглядываясь, зашагал по набережной. Узкую Пасео заполнила такая плотная толпа, что я никак не мог улучить момент и разглядеть его лицо. Мы пересекли мост Маркет-стрит и двинулись дальше по Ла Виллита. На минуту я упустил его из вида за спинами музыкантов духового оркестра. Их зеленые баварские бриджи украшала вышивка: «Гордость Фредериксбурга» — такая же надпись красовалась на трубе. Однако они не спешили начинать представление. Обычно стоит послушать, как говорят по-немецки с техасским акцентом, но только не в тех случаях, когда ты кого-то преследуешь. Я не стал церемониться, и мне удалось прорваться сквозь их ряды. Парень с волосатыми белыми ногами и большим барабаном едва не свалился в реку.
— Проклятый дерьмовец! — прокричал он мне вслед.
Один из оркестрантов с вышивкой «Йохан» на шляпе с пером попытался обстрелять меня десертом. Судя по пронзительному визгу, он попал в девушку по вызову или в молоденькую дебютантку. Я продолжал мчаться вперед.
На смену польке пришла мариачи, которую духовой оркестр исполнял во всю свою мощь. Мы свернули за угол, перебрались еще по одному мосту и по переулку вышли к речному театру Арнесон, каким-то образом оказавшись среди исполнителей. Концерт был в самом разгаре, как бывает почти каждый вечер — прожектора включены, разноцветные пончо на музыкантах развеваются на ветру, тщательно отполированные инструменты ослепительно сияют. На каменных скамьях амфитеатра на противоположном берегу реки почти не осталось свободных мест. Баджа остановился, раздумывая, что делать дальше, но через пару мгновений быстро зашагал дальше, и я последовал за ним.
Тут у меня вышла ошибка — я встретился с еще одним старым другом. Точнее, врезался в нее. Кэролин Смит управляла мобильной камерой КСАТ,[158] собираясь заснять радостную реакцию толпы на обожаемую мной «Гуантанамеру», но в кадр попало мое плечо, когда я попытался протиснуться мимо. Само по себе это не привело бы к неприятностям, однако я не остановился, ей пришлось отступить на шаг, чтобы сохранить равновесие, и она сделала изящное па из арсенала тайцзи. Ее нога оказалась под моей, но я продолжал двигаться дальше.
Очень многое произошло в следующие пять секунд. Кэролин подняла глаза и узнала меня.
— Трес! — воскликнула она.
Наверное, Кэролин не собиралась кричать, но она увидела, как опрокидывается несколько сотен фунтов оборудования, сообразила, что ее нога запуталась в кабеле от камеры, и она падает вместе с ним. Я даже не успел помахать в другую камеру, когда мы с Кэролин и все ее оборудование дружно рухнули в воду.
Если учесть, что было первое августа, вода оказалась ужасно холодной. Я трижды падал на скользком от водорослей дне реки, прежде чем мне удалось подняться на ноги. К тому же довольно сильно мешала Кэролин, которая пыталась выбраться на берег через меня. Когда я встал в воде, доходившей мне до паха, толпа разразилась аплодисментами. Мариачи, вдохновленные таким приемом, начали мою другую любимую песню — «Ла Бамба». Я помахал им, чувствуя себя, как куча свежего гуано летучих мышей, да и пахло от меня, вероятно, так же.