Похоже, майор жил под девизом: «Что бы в этой жизни ни произошло, что бы ни случилось, пусть даже конец света, но праздник нам никто и ничто не испортит!»
– Ну так что, господа, – продолжил майор, – вы как-то странно замолчали, давайте думать, как нам все здесь организовать. А хозяйка не будет против?
– А с чего ей быть против? – бросил фон Шпинне. – Это ведь ее доход. Нужно именно хозяйку попросить предоставить нам все необходимое для посиделок. И я думаю, этим займется господин Кочкин. Меркурий Фролович, возьмете на себя эту честь?
– С удовольствием! – ответил до того молчавший Меркурий и ушел.
– Он как будто бы оскорбился, – сказал майор Фоме Фомичу после того, как чиновник особых поручений закрыл за собой дверь.
– Не обращайте внимания. Это просто у него такое лицо. Он всегда это делает с радостью. Скажу вам по секрету, любит выпить, очень. Я за ним никогда не могу угнаться…
– Да вы что? – от удивления майор даже приоткрыл рот. – А по виду не скажешь, выглядит, прошу прощения, он хлипковато. Хотя что можно сказать по внешнему виду? Я ведь встречал подобных людей, встречал. Если вы не возражаете, расскажу один случай из жизни, обхохочетесь…
Дальше Шестаков принялся рассказывать. На самом деле это был не один случай, а несколько, и надо заметить, о ком бы ни говорил майор, все они были низкорослы, худы, «вот совершенно никаких признаков богатырских способностей, и тем не менее проявляли чудеса – спирт запивали водкой и, что самое главное, не пьянели!»
В продолжение всего рассказа, вернее рассказов, Фома Фомич удивлялся: «Надо же! Никогда бы не подумал!»
– Это еще что! – восклицал майор и рубил рукой воздух. – А вот послушайте, какой случай приключился, когда я служил… нет, где я служил, говорить не буду, это тайна. Так вот, служил я в одном месте, и был у нас там старый полковник, совсем древний, маленький, худой. И вот, значит, приходит этот полковник к священнику на исповедь. «Грешен?» – спрашивает его батюшка. «Ох, – говорит, – святой отец, грешен, сильно грешен. Так грешен, что и сказать невозможно…» – «Но вы уж как-то соберитесь, – говорит ему поп, – затем и пришли, чтобы про грехи свои рассказать». Ну собрался, значит, полковник и говорит, а на дворе, замечу, Великий пост: «Грешен сильно я, и грех мой непростительный». – «Почему?» – спрашивает батюшка. «Потому что на дворе пост, а я оскоромился». – «И как же? Мясо ели?» – «Нет, – говорит, – мясо я не ел, я на него смотрел. Положил, – говорит, – перед собою большой кусок холодной телятины и смотрел на него». – «Но в этом нет греха, – говорит священник, – грех – это когда ешь, а когда просто смотришь – это не грех». А он, полковник этот, и спрашивает: «Значит, когда смотришь – это не грех?» Священник отвечает: «Это не грех. А зачем вы на мясо смотрели?» Тот ему: «Да, – говорит, – я водку пил и смотрел». – «А вот это – грех, – говорит священник, – когда люди пьют, а не закусывают!» Вот такая история. Забавно, правда?
– Знакомство с вами, Николай Авдеевич, сильно обогатило меня! – сказал, улыбаясь, фон Шпинне.
– Ну, это ведь еще не все. Будет время, я вам такое расскажу, что ахнете! Случаи невероятнейшие, и все из жизни, и все – чистая правда!
– Буду вам признателен.
Несмотря на то что майор производил впечатление загульного пьяницы, на деле он оказался не очень устойчивым к влиянию алкоголя и буквально на втором стакане уже потерял способность к здравомыслию.
– Господа, а вы кем служите, стряпчими? – спрашивал он, пьяно глядя то на Кочкина, то на Фому Фомича.
– Стряпчими! – утвердительно кивал Кочкин и доливал майору в стакан.
– Знаете, я думаю, что то, чем вы занимаетесь, это замечательно! Это более чем замечательно, это великолепно! Я бы тоже хотел стать стряпчим. Вот так же, как и вы, ездить по разным местам и разыскивать наследников. Они прячутся, а я их разыскиваю! И ни один, ни один от меня, – он ударил себя в грудь рукой, – не уйдет, я найду всех наследников, всех! Господа, возьмите меня к себе, я вам пригожусь… – Много еще всякого сказал в тот вечер майор и сказал бы больше, но, как мы уже говорили, оказался не таким стойким, как о нем подумали сыщики. Вскоре он свалился со стула и, упав на пол, даже не попытался встать, так был пьян. Только бессильно поднимал и опускал руки.
Кочкину вместе с начальником сыскной пришлось поднять горе-гуляку и положить на кровать. Майор, пьяно улыбаясь, кого-то благодарил. По не совсем членораздельным словам можно было понять – какую-то женщину. Потом Шестаков затих и через некоторое время захрапел. Но не басом профундо, что от него можно было ожидать, а писклявым тенором.