– Мне это известно, что дальше?
– Италия – это веселая страна…
– Соглашусь с вами, я там бывал! Правда, еще пока не понимаю, к чему вы ведете.
– У нас, у итальянцев, горячая кровь.
– Так! – на лице фон Шпинне проявилась гримаса недоумения. Он смотрел на Джотто как на человека забавного, но забавность которого уже начинала надоедать и даже в какой-то мере раздражать.
– Мы любим женщин, женщины отвечают нам тем же, но… – кондитер тяжело вздохнул, – порой просто не хватает сил. И тогда нам… мне на помощь приходит то средство, которое было в моем багаже, когда я пересек границу России, – не поднимая головы, проговорил Джотто.
– Изъясняетесь вы, конечно, витиевато, почти поэтично – горячая кровь, нехватка сил… Как я понял, вы имеете в виду афродизиак?
– Вы о нем слышали? – Кондитер поднял голову и с искренним удивлением посмотрел на полковника.
– Да. Правда, не сразу сообразил, о чем это вы. У нас это средство называется, конечно, не так изысканно, как у вас, и применяют его в основном на конюшнях…
– На конюшнях? – еще более удивился Джотто.
– Это средство, по крайней мере о котором я слышал, используется для лошадей и называется оно конским возбудителем.
Кондитер ничего не сказал, но по гримасе, исказившей его лицо, было понятно, что он думает. Начальник сыскной тем временем продолжал:
– Господин Джотто, как так получилось, что в Татаяре, после отравления Скворчанского, ходят упорные слухи, будто бы у вас есть какой-то страшный яд? Откуда они взялись? Я допускаю, что это могут быть проделки прочих кондитеров, Кислицына, например. Но после того, как вы мне рассказали об афродизиаке, я понял, что это не выдумка кондитеров, скорее ошибка. Они одно приняли за другое, но откуда они узнали?
– Это я виноват, – итальянец снова уронил голову, – я хвастался одному человеку, что у меня есть яд, которым пользовалось семейство Борджиа.
– И при этом показывали склянку с возбуждающим снадобьем? – догадался Фома Фомич.
– Да.
– Но зачем, зачем вам понадобилось хвастаться… – Начальник сыскной вдруг замолчал и, чуть сощурившись, подался немного вперед. – Это была женщина, и вы хотели произвести на нее впечатление?
– Да, – мотнул опущенной головой кондитер.
Начальник сыскной не стал торопить события и не поинтересовался, а кто, собственно, эта женщина. Он завел разговор о другом.
– Где хранилась склянка со снадобьем, будем называть его так?
– В моем кабинете в запирающемся шкафу. Он был заперт.
– Ключ… У кого находится ключ от шкафа?
– У меня… только у меня.
– Как часто вы открываете этот шкаф? Один раз в день, один раз в неделю, один раз в месяц?
– Пожалуй, один или два раза в месяц.
– Почему так редко, что вы, кроме склянки со снадобьем, храните в нем?
– Да, в общем, всякие ненужности…
– Ненужности?
– Ну, это только на первый взгляд ненужности, а попробуйте избавиться от них, и они сразу же вам понадобятся…
– Хорошо. Когда вы обнаружили, что склянка пропала? Она ведь пропала, так?
– Я обнаружил пропажу сразу же после отравления Скворчанского.
– Так-так-так… – Начальник сыскной поднялся с диванчика, медленно обошел сидящего на стуле Джотто, после чего сел на свое место за столом. – Вы случайно обнаружили это, или проверить вас сподвигло именно известие об отравлении городского головы?
– Известие об отравлении.
– Но почему? Если верить вам, и в пропавшей склянке был именно афродизиак, то… – начальник сыскной запнулся и, блеснув глазами, высказал предположение: – А может быть, вы мне сказали неправду, и там был яд?
– Нет-нет, там было то, о чем я сказал.
– Тогда не понимаю вашего беспокойства, – фон Шпинне развел руками, – ведь не могли же, в самом деле, вашим снадобьем отравить Скворчанского?
– Тут дело в дозировках.
– Поясните.
– Дело в том, что и в афродизиаке, и в яде кантарелла используются одни и те же ингредиенты, а именно шпанская мушка.
– Кто та женщина, перед которой вы хвастались, что у вас якобы имеется яд? Назовите ее имя!
– Я порядочный человек и не могу этого сделать! – возмущенно воскликнул итальянец. Правда, это возмущение выглядело несколько театрально, и было понятно, что если спросить еще несколько раз и более настойчиво, то Джотто, несмотря на свою порядочность, скорее всего, назовет имя этой таинственной женщины. Однако начальник сыскной решил поступить иначе. Он не стал давить на кондитера.
– Снова понимаю вас и ценю, что в мире еще остались порядочные люди, поэтому я прерываю допрос и продолжу его завтра утром. – Фома Фомич нажал латунную кнопку электрического звонка.