Было не совсем понятно, для чего фон Шпинне понадобилось это опознание почерка. Он ведь и без того знал, что предсмертную записку Марко написал кто-то другой. Кондитер долго смотрел, потом поднял на Фому Фомича глаза, в которых тот заметил слезы, и утвердительно кивнул.
– Что значит ваш кивок? – спросил начальник сыскной.
– Да, это его почерк.
– Вы уверены?
– Уверен! – спокойно ответил Джотто, прямо и открыто глядя в глаза Фоме Фомичу.
«А ведь я бы ему поверил, если бы точно не знал, что эту записку написал не посыльный. Ох и хитер же итальянский кондитер, ох и хитер!» – подумал начальник сыскной, а вслух сказал:
– Ну, вот теперь все встало на свои места. А то я терялся в догадках: Марко написал, не Марко, но если вы говорите, что это его почерк, то теперь мои последние сомнения улетучились. Но для того чтобы ваше опознание имело юридическую силу, у меня к вам будет большая просьба: написать все это на бумаге. Подсаживайтесь сюда, к этому столику. Вот вам листок и ручка, пишите.
– Как писать? – обмакивая перо в чернильницу, спросил Джотто.
– Пишите: Я, Джузеппе Джотто, год рождения, подданство, подтверждаю, что предъявленная мне предсмертная записка, написанная на темно-бежевой бумаге, которая в нашей кондитерской, название кондитерской, используется для упаковки готовой продукции, действительно написана рукой моего посыльного Марко… у него есть фамилия?
– Наверно, есть, но я, к сожалению, ее не знаю.
– Хорошо, пишите: моего посыльного Марко… Написали? Теперь в двух словах набросайте его словесный портрет: рост, возраст, цвет волос, особые приметы, если есть. Понимаете меня?
Кондитер кивнул и стал писать. Когда закончил, начальник сыскной взял бумагу, широкими взмахами поводил ей в воздухе, просушивая чернила, и быстро пробежал взглядом ровные строчки.
– У вас красивый почерк! Я бы даже сказал запоминающийся. Вот здесь поставьте свою подпись и сегодняшнюю дату.
После того как Джотто дописал, что потребовал Фома Фомич, последний снова взял в руки бумагу, но на этот раз очень внимательно все прочел. Без замечаний сунул ее в папку, поднял глаза на кондитера и весело сказал:
– Я сейчас отлучусь на какое-то время.
– Значит, я свободен? – спросил Джотто.
– Конечно, вы свободны! Но хочу попросить вас задержаться, пока я не вернусь. Нет, не в камере, вас сейчас отведут в другую комнату, где вы к моему приходу составите список всех ваших работников. Помните, о чем мы говорили? Вот и хорошо. Все равно его придется писать рано или поздно, но лучше раньше.
– А после того как я составлю список, вы отпустите меня?
– Разумеется! Да у нас и нет никаких оснований вас здесь держать, по крайней мере, пока нет. Но повторюсь: вы выйдете из сыскной только после моего возвращения.
Фон Шпинне вызвал дежурного и объяснил, что нужно сделать.
– И еще! – остановил он его в дверях. – Если Кочкин где-то поблизости, скажи ему, чтобы зашел.
Не прошло и нескольких минут, а чиновник особых поручений уже сидел в кабинете Фомы Фомича.
– Вот теперь можно вернуть предсмертную записку посыльного Алтуфьеву, – сказал фон Шпинне Кочкину.
– Тогда я помчался…
– Нет, Меркуша, мы с тобой помчимся вместе.
– Вы думаете, я не найду дорогу? – неуклюже пошутил чиновник особых поручений.
– Нет, я хочу поговорить со следователем, – ответил начальник сыскной, не обращая внимания на иронию своего подчиненного.

Глава 10
Разговор фон Шпинне со следователем
Алтуфьев был немало удивлен, когда фон Шпинне вместе с Кочкиным прибыли в судебную управу. Таких визитеров он сегодня не ждал, да если говорить честно, он их не ждал никогда. Следователь был человеком неглупым и понимал: если начальник сыскной полиции самолично явился сюда, то ему что-то нужно. И это, скорее всего, связано с делом Скворчанского.
– Фома Фомич! Какими судьбами? – Алтуфьев быстро вышел из-за стола и шагнул сыщикам навстречу.
– Вот с Меркурием Фроловичем решили навестить вас да заодно вернуть предсмертную записку посыльного, – пожимая руку следователю, ответил фон Шпинне.
– Проходите, проходите. Весьма рад, присаживайтесь. Кабинетик-то у меня, как видеть изволите, тесноват, но думаю, что разместимся. Вы, Фома Фомич, вот сюда, – разыгрывая гостеприимство, следователь указал на стоящий перед столом дубовый, обитый дерматином стул, – а вы, Меркурий Фролыч, сюда, – чиновнику особых поручений был предложен немецкий табурет с раскоряченными ножками.