– Скворчанский!
– Так ведь это тот, кто на кладбище приходил! – воскликнул сторож.
– А ты откуда знаешь его фамилию?
– Он так назвался. Но он живой был…
– До того, как умрут, все живые! – философски заметил начальник сыскной. – Вот и Скворчанский, когда сюда приходил, живой был, а потом помер. Да если честно сказать, не своей смертью помер…
– Это как же?
– Убили его!
– О, горе-то какое!
– Я у тебя, Савелий, вот что спросить хотел. Мы тут в гостинице у Стратониды Ивановны остановились, так вот она нам поведала, что будто бы были такие случаи у вас в городе, когда людей живыми хоронили. Вот я и подумал, кому это может быть известно, как не кладбищенскому сторожу. Ну так что, были случаи, или врет Савельева?
– Нет, не врет. Были такие случаи, вернее случай. Один раз это было, и не на нашем кладбище. Купца Махоркина живым похоронили, в каком-то беспамятстве он был, опоили его, что ли. Точно сказать не могу. Вот, значит, похоронили его, а он, уже будучи в могиле, пришел в себя. И как только ему удалось выбраться наружу? Вот как было!
– А на вашем кладбище, значит, подобного не случалось?
– Нет, на нашем не было такого, я бы знал. Уж больше пяти десятков лет я тут служу, и ничего похожего!
– А может быть, странности какие-нибудь случались… – с ленцой в голосе проговорил фон Шпинне.
– Странности случались, в кладбищенском деле без странностей не обходится. Покойники, они ведь разные: одни спокойные, а другие озорные…
Чтобы сторож не нырнул в мистические фантазии, фон Шпинне решил несколько сменить тему.
– Стало быть, ты, Савелий, больше пятидесяти лет тут покойников сторожишь. Это сколько мимо тебя похорон-то прошло, наверное, не счесть?
– Отчего не счесть, можно счесть, если по могилкам глянуть…
– Ну, тогда ты, должно быть, и похороны Прудниковой помнишь?
– А как же? Помню! Я и не токмо ее похороны помню, но и батюшки ее, и матушки. Они же все тут лежат. Вон могила Глафиры, а чуть левее – это матушка ее лежит, а еще левее – отец. Могучий был человек, а отчего помер, до сих пор тайна…
– Ходят слухи, что это Глафира его отравила, а потом, вслед за отцом, и мать… – осторожно проговорил начальник сыскной, не зная, как на его слова отреагирует сторож.
– Верно, ходили такие слухи, но я в них не верю, – спокойно и добродушно проговорил Савелий. – Глафира, она тихая была. Я ее хорошо помню, хоть и лет с тех пор прошло о-го-го! Вроде даже и чуток блажная. В церковь ходила часто, ни одного воскресенья не пропускала… Может, слухи и верные, отравили Прудниковых-то, однако это, как мне думается, была не Глафира…
– А кто же тогда?
– Да мало ли людей злых на свете…
– Ну, может, это все-таки Глафира сделала? Она же, говорят, в подоле принесла, а отец строгий был…
Начальник сыскной специально приплел то, что Глафира якобы принесла в подоле, это было неправдой, по крайней мере, Фоме Фомичу это было неизвестно. Но эти слова, по мнению фон Шпинне, должны были возмутить старика, а произошло другое.
– Отец, ваша правда, строгий был, однако к дочери своей хорошо относился. И то, что она в подоле принесла, он ей простил. Это мне известно. Нет, это не Глафира! А вот муж ее, тот мог, наверное…
– А кто был ее мужем?
– Ну, тут я вам не пособник, чего не знаю, того не знаю, да по правде ежели говорить, то и знать не хочу.
Начальник сыскной задумался, но не о муже Глафиры, как могло показаться, а о том, как все ловко получилось – он ведь нашармачка ляпнул про «принесла в подоле», чтобы озлить старика и тот стал возражать да отрицать, а оно вон как вышло! Фома Фомич взял это на заметку, но расспрашивать сторожа о том, кого Глафира в подоле принесла, не стал, а заговорил о другом.
– Говорят, что Глафира руки на себя наложила.
– Да! – кивнул сторож. – Говорят. А там кто его знает? Может, наложила, а может, и нет!
– А кто за Глафириной могилкой-то смотрит?
– Да вы знаете, женщина одна. Появилась тут года два назад и стала за могилами Прудниковых ухаживать…
– И как она это объяснила?
– Сказала, что приходится дальней родственницей…
– А где живет эта женщина?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Может, в городе, а может, и из какой ближней деревни приезжает…
– Когда она последний раз тут была?
– Недели две или три назад!
– А как ее зовут, не знаешь случайно?
– Нет, не знаю. Да мне это и не за надобностью. Молодая, может быть, еще и девка, а может, и молодуха. Это раньше было видно, кто девка, а кто уже не девка, а нынче бабы старым обычаям не следуют. Вот и путаешься, кто есть кто.
– Она сюда, на могилку, часто приходит?
– Нет, не часто, раз в месяц, а зимой и вовсе не приходит…