– Спасибо вам, братцы! – поблагодарил землекопов фон Шпинне. – А теперь… у вас есть ли гвозди?
– Найдем!
– Забейте еще для верности в крышку, чтобы держалась…
– Будет сделано!
– А после заройте.
Исправник полез в карман, вынул кожаный кошелек с фермуаром, раздался щелчок. Достал ассигнацию и вручил старшему.
– Когда все сделаете, позовете сторожа, пусть наведет порядок, и помалкивайте, где были и что делали.
Те заверили его в полном понимании и готовности держать рот на замке.
Когда Фома Фомич с исправником покинули кладбище и направились в сторону уездного полицейского управления, до половины пути шли молча. Начальнику сыскной вообще не хотелось говорить, а исправник все никак не мог сформулировать просьбу. Наконец решился.
– Вы, Фома Фомич, расскажете там, у себя, в Татаяре?
– Что расскажу?
– Ну, про то, что у нас тут случилось. Мне бы не хотелось…
– И что вы предлагаете?
– Может, мы договоримся с вами как-нибудь, ведь если про это никто не узнает, то никому и не будет плохо, а если узнают, то какая польза…
– Мудрено, Никита Станиславович, излагаете. Польза, вред… все это ерунда. Я никому ничего докладывать не буду. Да и зачем мне это нужно? Разве что доставить вам неприятности, но у меня, поверьте, нет подобного желания, да и дел очень много, чтобы находить время для доносов! Все это пусть будет на вашей совести…
– Пусть будет на моей совести, – мелко затряс головой исправник. – Однако… – Он потер палец о палец, намекая на мзду.
– Ничего этого не нужно! – отрезал фон Шпинне.

Глава 24
По дороге в Татаяр
Поезд, в котором ехали Фома Фомич и Кочкин, отставал от графика на целых четыре часа, поэтому летел на всех парах, минуя полустанки и маленькие станции.
– Мчимся как на литерном, – проговорил, глядя в окно на быстро меняющийся пейзаж, фон Шпинне. – Да, железная дорога – это великое дело! Не будь железной дороги, сколько бы времени нам понадобилось, чтобы добраться до Сорокопута? Никак не меньше двух суток, на лошадях, да по скверной дороге, удобств никаких, жутко даже себе представить. А раньше как-то люди ездили и ничего, добирались до места назначения.
Начальник сыскной рассуждал о преимуществах железных дорог, расхваливая их и так и эдак. Это было верным признаком, что устал он размышлять о деле Скворчанского. Ему просто хотелось отвлечься, но не получалось, поэтому говорил о сторонних вещах, забивая себе голову ненужным. Кочкин молча слушал, кивал и был полностью согласен с тем, что железная дорога – это хорошо, а лошади – недостаточно хорошо, однако думал о другом. Он думал о том, что рассказал Фома Фомич, когда после эксгумации, на которой Меркурий не присутствовал, они встретились в гостиничном номере. Для Кочкина этот рассказ был одновременно и страшным, и странным, и вызывающим живейший интерес.
Фома Фомич сел на стул, закинул ногу на ногу и печально посмотрел на стоящего у окна Кочкина.
– Ну что? – спросил последний. – Удалось поставить точку в деле Глафиры Прудниковой?
Начальник сыскной какое-то время раздумывал, что ответить, наконец, после тяжелого вздоха, сказал:
– Удалось. Но, к сожалению, не точку, а многоточие.
– Гроб что, пустой? Или его вообще не было в могиле?
– Да нет, все на месте, и гроб, и бренные останки Прудниковой, но…
– Что? – Меркурий старался не выдавать нетерпения, но у него это плохо получалось, желваки играли на щеках, а глаза горели тлеющим, но постоянно разгорающимся огнем.
– Слухи оказались правдой, – тихо проговорил фон Шпинне.
– Какие слухи вы имеете в виду?
– Те, которые утверждали, что Глафиру Прудникову похоронили живой!
Эти слова возымели на Кочкина ошеломляющее, даже в чем-то парализующее, действие. Он замер на месте, лицо отвердело в каменную маску, губы плотно стиснуты, казалось – жизнь ушла и больше не вернется, и лишь пылающие глаза заявляли обратное. Фома Фомич тем временем продолжал:
– Все это, конечно, ужасно, я, признаться, с подобным сталкиваюсь впервые…
– Но как же вы определили, что ее похоронили живой? – заговорил оживший Кочкин.
– Да это не так сложно. Внутренняя обивка гроба порвана, в крови, обломанные ногти, ну и другие признаки, о которых я говорить не буду. Для нас с тобой это все, повторюсь, ужасно, однако не представляет интереса. Конечно, хотелось бы узнать, кто же это отправил на тот свет Глафиру, да еще таким изуверским способом, но это не первостепенно…
– А что первостепенно?
– А то, что, как показала эксгумация, могилу уже раскапывали. Да-да! И землекопы утверждают, что, судя по состоянию земли, года полтора-два назад. Могилу раскапывали и гроб вскрывали… – двинул бровями фон Шпинне, – и вот перед нами вырастает частокол вопросов. Кто раскапывал? Зачем? Что он или они хотели узнать? Почему это произошло спустя столько лет после похорон? И самое главное – при чем здесь Скворчанский?