– Где Кочкин? – был его вопрос.
– Какой Кочкин? – на него смотрело искаженное от боли испуганное лицо двадцатилетнего парня.
– Тот, на которого вы напали до меня! – Фома Фомич отпустил ворот рубахи и не очень сильно ударил дубиной его по груди. – Говори, мерзавец! Не то выпущу из тебя душу!
– Там он, в сарае!
– Мертвый?
– Да нет, живой еще…
Всего лишь несколько минут хватило Фоме Фомичу, чтобы связать нападавших их же ремнями и метнуться в сарай. В темном углу он услышал сдавленное мычание, в соломе кто-то лежал. Это был Меркурий Фролыч, связанный по рукам и ногам да еще и с грязной тряпкой во рту. Первое, что сделал полковник, это выдернул кляп, и Кочкин задышал шумно, жадно, после чего, давясь воздухом, проговорил:
– Вот видите, Фома Фомич, как получилось, не сумел я распознать подвоха!
– А ты почему пошел с мальцом, нарушив наш с тобой уговор о тайном слове? – спросил начальник сыскной, развязывая веревки на его руках.
– Да хотел посмотреть, куда он меня поведет…
– Ну что, посмотрел?
– Да уж…
– В следующий раз будешь думать. Ты одно пойми: дело, которым мы с тобой занимаемся, это дело опасное, за каждым углом нас может ждать все что угодно, и нужно быть готовым.
– А где эти? – окончательно освобождаясь от пут, спросил Кочкин.
– Ну где? Там, во дворе лежат.
– Живые?
– Конечно!
Кочкин встал на ноги и, держась за шею, спросил:
– И чем это они меня?
– Пока точно не знаю, но думаю, что спаренный кистень, – ответил начальник сыскной.
– Спаренный кистень? Но это с большой дороги приспособление! – воскликнул Кочкин.
– Да, ты прав, это оттуда. Не должно быть здесь, в этом месте, спаренного кистеня, но чувствую, наступают такие времена, когда большой дорогой можно будет назвать все, даже маленькие тропки. Ну да ладно, радуйся, что живой, и пошли знакомиться. А кстати, где твой револьвер?
– Так я его не брал с собой.
– А зачем ты поднимался к себе в комнату перед тем, как уйти?
– Для того, чтобы перепрятать, а то мало ли что…
– Ну, что-то ты совсем чувство опасности утратил. Я думал, ты взял его с собой…
– А может, и хорошо, что не взял, я бы им все одно не смог воспользоваться! – запел в свое оправдание Кочкин.
– Может, ты и прав, ну ладно, пошли.
Когда сыщики выбрались из сарая, солнце уже стало медленно склоняться к западу, но жара по-прежнему сохранялась. Нападавшие молча сидели, прислоненные к глухой стене дома. Начальник сыскной вынул револьвер и, передав Кочкину, сказал:
– Ты их покарауль, а я сейчас, – после этих слов фон Шпинне перемахнул забор и исчез из виду. Однако ненадолго. Вскорости он вернулся, волоча за собой мальчика Петю. – Чуть было не забыл, что есть еще и третий подельник, принимай!
Фома Фомич поднял мальчика и передал через забор Кочкину.
– Вот теперь все в сборе… – начал барон, но мальчик плаксиво перебил его:
– Дяденька, отпустите меня, я домой хочу, к маме…
– К маме, вот как ты запел, засранец. Но я думаю, недолго тебе без мамы быть, она и сама вскорости сюда пожалует, узнать, как все получилось. Верно, Анисим? – начальник сыскной обратился к бородатому. Тот удивленно посмотрел на него и спросил, все еще держась за горло:
– А откуда вы знаете, как меня зовут?
– Да вот догадался. Я только не могу понять, кто это? – начальник сыскной указал на второго нападавшего.
– Это брат жены, свояк, стало быть! – без увертки ответил Анисим.
– Ну и давно вы этим делом занимаетесь?
– Недавно, сегодня вот в первый раз…
– Понятно, начинающие. Должен заметить, что начало у вас не задалось…
– В следующий раз получится, – проворчал Анисим.
– Следующего раза не будет! – уверенно сказал ему Фома Фомич.
– Ну, это как посмотреть…
– А ты как ни смотри, следующего раза не будет, потому что вашему преступному промыслу пришел конец. – И Фома Фомич нарисовал пальцем в воздухе крест. – Если ты, Анисим, ожидаешь помощи от своего покровителя Померанцева Никиты Станиславовича, то напрасны твои чаяния, нет у тебя больше такого покровителя!
– А вы кто такие? – с испугом глядя на фон Шпинне, спросил Анисим.
– Мы-то, мы радетели за порядок и спокойствие государства Российского. А ты, бородач ублюдочный, все норовишь от него, от государства нашего, что-нибудь себе отломить, поживиться, а такие, как Померанцев, тебе в этом помогают. И не можете головами своими тупыми понять, что вреда от таких, как вы, во сто крат больше, чем от внешнего врага. Я же так понимаю, что никакой это не грабеж. Вы зачем на людей нападали?
– Из лихости да из озорства…
– Понятно, – проговорил начальник сыскной и, обернувшись к Кочкину, спросил у того: – Ты как, оклемался?