— А Люсьен Лашанс? Он же может его...
— Он уже говорил с ним однажды, обещал сделать из него темного стража, если Харберт еще раз попадется ему пьяным. Харберт потом неделю был тише воды ниже травы, а потом обзавелся мистической способностью исчезать из убежища, когда Спикер сюда заходит. Жаль, что это бывает редко: обязанности в Черной Руке занимают почти все время, так что распоряжается здесь в основном Очива...
— Черная Рука? — Терис почувствовала, как напрашиваются еще десятки вопросов
— Правящий совет Братства. Слушатель и четыре Спикера. Наше убежище не единственное в Сиродиле, есть и другие... Судя по тому, что я слышал, тебе очень повезло попасть именно в наше.
— А что не так с другими? — тон вампира и его на мгновение застывший взгляд заставили насторожиться, обострившееся воображение породило неясные тревожные образы.
— У каждого Спикера свои требования. Люсьену безразлично, какой ты расы, веришь ли ты в Мать Ночи и Ситиса, что ты делаешь вне Братства и ради чего убиваешь. Главное, чтобы ты хорошо делала свое дело и не создавала проблем, остальное образуется само. Ты здесь не одна, кто не склоняется к вере Братства, поверь. Гогрон по-прежнему почитает Малаката, Корнелий... Впрочем, ты будешь иметь удовольствие пообщаться с ним лично завтра утром, когда он вернется со службы в часовне. В других убежищах все не так просто, как у нас. Кто-то требует фанатизма, кто-то склонен набирать к себе только представителей своей расы и счел бы тебя, прошу простить меня за прямоту, живым оскорблением расы эльфов. Здесь все это неважно, так что можешь чувствовать себя как дома.
Терис кивнула., благодарно улыбнувшись. Еще каких-то пять дней назад сама мысль о том, что кто-то скажет ей эти слова, казалась безумной, полной абсурда, и могла родиться разве что в лихорадке, а теперь...теперь был дом и семья. Немного странная семья, со своим уродом, но что-то заставляло верить в то, что они не предадут, не обманут и не будут использовать ее для своих целей. Их сдержат Догматы и кровь жертв, которая связывает ничуть не хуже, чем семейные узы, а после, может, они и правда станут друг другу дороги. Лашанс и Винсент уже казались ей не чужими, значит, станут родными и остальные, за исключением разве что Харберта, если он и правда такое проклятие для убежища.
— Винсент... А, Терис уже у тебя! — в дверях оказалась молодая бретонка с волнистыми светлыми волосами и лицом, казавшимся бы лицом святой, если бы не фанатичный блеск голубых глаз, — Я Антуанетта Мари, твоя сестра. Идем, я покажу тебе, где ты будешь жить. — не давая Терис что-то сказать, она подхватила ее под локоть и увлекла за собой; полукровка успела увидеть только мимолетное сочувствие в улыбающихся глазах вампира, прежде чем снова оказалась в коридоре.
— Знаешь, я давно ждала, что ко мне кого-то подселят, но очень рада, что это ты. Сама понимаешь, после того, как сюда перевели Харберта, можно опасаться чего угодно...ты в курсе, кто это?
— Пьяные песни слышала, видимо, уже в курсе. — Терис попыталась аккуратно освободить руку из стальной хватки Мари, но результата это не принесло: девушка с силой пещерного медведя волокла ее вперед, вверх по лестнице, за дверь и снова по каким-то коридорам.
— Ужасный, просто отвратительный человек. Говорят, раньше он не пил так много, а потом вдруг сорвался, нажил себе проблем в Бруме и переметнулся сюда. Так что все мы уже делаем ставки, когда Люсьен его порубит в куски. — небесно-голубые глаза блеснули странной для них злобной усмешкой, но рука наконец перестала сжимать плечо Терис, выпустив ее на свободу.
Комната, куда привела ее Мари, была небольшой: в ней умещались только две кровати, две тумбочки и несколько полок с книгами, часть из которых хранили следы крови, что Терис не смущало. Крыша над головой есть, будет и работа, когда Винсент даст ей обещанный контракт, а пока нужно привыкать, ознакомиться с Догматами, которые все еще были зажаты в руке. Не пытаться проникнуться их верой — что-то внутри уже твердо знало, что это у нее не выйдет, просто влиться в эту странную семью, которая теперь стала для нее родной, как и сама темнота.
***
«Не опозорь Мать Ночи, иначе рискуешь навлечь на себя Ярость Ситиса».
Непонятный догмат, слишком расплывчатое правило без рамок и уточнений. Терис перевернула три десятка страниц, занятых пояснениями остальных догматов в надежду найти толкование, но автор был краток и здесь.
«Все, что позорит Мать Ночи, есть неуважение к ней и Отцу Ужаса и бесчестие для Братства».
Краткость — сестра таланта, этим Терис всегда оправдывала краткость того, что задавали писать в приюте, но сейчас эта краткость, столь любимая ею, казалась излишней.
— Мари, а что есть позор для Матери Ночи? — она повернулась к девушке, сидевшей на своей кровати и уже довольно долго точившей кинжал со странным, близким к маниакальному выражением лица. Кинжал давно уже был острым и в заточке не нуждался, но это занятие, кажется, доставляло убийце особое удовольствие, она даже не сразу подняла голову.
— Неуважение, оскорбление... Я бы хотела, чтобы каралось еще и неверие, но Братство слишком мягко смотрит на подобные вещи. Во всяком случае, у нас в убежище... — в голубых глазах промелькнула мрачная мечтательность, — Я надеюсь, что когда-нибудь займу место Очивы, смогу несколько исправить ситуацию.
Терис смолчала, хотя в ответ на слова Мари и родилось глубокое убеждение, что ситуация здесь будет меняться только по решению Спикера, и подобная инициатива со стороны Мари может стать наказуемой.
— Нет, конечно же, я глубоко уважаю Люсьена Лашанса, — словно оправдывая свои слова, быстро заговорила Мари, — Когда я отравила свою тетушку, он буквально вытащил меня из грязи... Ты знаешь, каково это — жить на улице, отчаянно пытаясь выжить?
— Знаю. — ответ на оказавшимся риторическим вопрос не убавил пыла девушки, только заставил Терис смутно пожалеть о том, что вообще открыла рот: про догмат Мари толком ничего не объяснила, зато теперь изливала на нее поток своих мыслей и чувств.
— Он подобрал меня в порту, привел сюда и обучал вместе с Очивой и Тейнавой. Они прекрасные ассасины, безжалостные, как и все темные ящеры, но... — фанатизм в глазах девушки превысил тот, с которым вещал о деяниях Девяти престарелый наставник в приюте, — Но я одна из всех слышу голос Ситиса. Иногда он говорит со мной... Я крадусь с ножом к жертве и слышу его шепот, который наполняет мое сердце радостью...
Подавив судорожное подергивание глаза. Терис с каменным лицом кивнула, припоминая, что единственной женщиной, с которой заговорил Ситис, была та самая Мать Ночи, и это общение закончилось для нее рождением пятерых детей. Надо будет иметь в виду и на всякий случай держаться от Мари подальше, если и с ней вдруг случится подобное. Само существование Ситиса казалось Терис маловероятным, таким же, как и возможность родить от Пустоты, но, учитывая бурные перемены в жизни, произошедшие за последние дни, нельзя было не рассматривать подобную перспективу.
— О, я так рада, что ты меня слушаешь! А то остальные, кажется, совершенно не воспринимают мои слова всерьез...
«И почему бы это...» — краем глаза Терис покосилась на дверь, за которой раздавались чьи-то шаги, и внутренне взмолилась о спасении. Пусть это будет кто угодно, пусть пошлют на задание, на кухню, отчищать пол от пятен крови, только положат конец излияниям Мари.
Короткий стук в дверь оборвал речь убийцы, вызвав на ее лице недовольную гримасу, и заставив Терис впервые за несколько лет поблагодарить если не богов, то какие-то высшие силы, наконец явившие свою помощь.