Пара глотков обжигающей жидкости разлились по телу теплом, прояснив мысли и успокоив боль в ране; кажется, даже края немного стянулись, во всяком случае, зажить она должна была теперь очень быстро. Только бы дали ей зажить обстоятельства — вездесущие патрули, которые рано или поздно начнут на нее охоту с подачи Умбакано и его пса Маттиаса, если она не успеет раньше добраться до более-менее безопасного места.
Она сделала всего шаг от тела, когда темнота, сгущавшаяся у стены, колыхнулась. Живая, всевидящая темнота, еще недавно бывшая союзником, оторвалась от стены, сливаясь в черную фигуру, застыла на проходе, преграждая путь.
Кинжал сам возник в руке, бесполезным аргументом блеснул клинок, направленный дрожащими руками в сторону человека, если это вообще был человек — слишком неожиданно появился, слишком спокойно стоял, не пытаясь напасть, только чувствовался взгляд — спокойный, изучающий, не лишенный некоторого одобрения. Взгляд глаз на лице, которого она не видела — только плотная чернота фигуры, отрезавшая ей путь наверх.
— Опусти кинжал, он ни к чему. — голос, хрипловатый и холодный, был человеческим, что несколько успокоило, заставив отбросить вмиг показавшиеся нелепыми мысли о призраках, населяющих руины алейдов, и опустить руки. Впрочем, кинжал все еще оставался в ладони, рождая смутную надежду на то, что она сможет пустить его в ход в случае опасности, но что-то очень убедительно подсказывало ей, что толку от него будет крайне мало, куда меньше, чем против наемника.
— Вы кто? Что вам надо? — нервный шаг назад, тщетная попытка выхватить из темноты лицо и глаза, чей взгляд чувствовался еще вчера, после первого убийства.
— Я Люсьен Лашанс, Спикер Темного братства. — вежливый, официальный тон, отчего-то успокоивший, даже название полумифической организации, то и дело слышимое на улицах или читаемое в листовках с новостями, не испугало, но породило беспокойную мысль, тут же заглушенную здравым смыслом — не заказали ли ее. Нет, вряд ли... Умбакано свято верил в силы своих наемников и не пожелал бы так рисковать, чтобы убрать свою пешку, а больше, кажется, некому... Да и Спикер, если бы хотел, уже сто раз убил бы ее, пока она обыскивала бездыханное тело Ушижи. Тогда зачем...
— Я пришел предложить тебе вступить в нашу семью. — ответом на немой вопрос прозвучал его голос, снова родив смутные сомнения в том, что перед ней человек, а не ожившая тень из этих руин, рожденная собственным бредом. Только бреда не было; напротив, мысли были ясны, паника отступала, а предложение было ясным и...требовало небольших уточнений.
— Убивать за деньги? — собственный тон был неожиданно спокойным, деловым, как будто бы не лежал под ногами труп Ушижи, а они со Спикером находились не в руинах, а в таверне, где раньше она и получала большую часть своей работы до тех пор, пока не началась вся эта история со статуэтками.
— Именно. — короткий кивок скрытой тенью головы, в голосе — что-то вроде одобрения, — За деньги, из удовольствия и во славу Ситиса, нашего Отца.
Во славу божества, Богов, даэдра... Слишком далеки были ее пути от всех этих сил, что не давали помощи; верна была только тень и темнота, они не подводили, скрывали, продлевали жизнь и заменяли удачу и благословения, за которыми верующие спешили в часовни и к алтарям Девяти. Так было давно, так было проще.
— А можно просто за деньги и из удовольствия? — вопрос вырвался сам собой, став продолжением мыслей.
Взгляд темноты заглянул в глаза, в душу, высматривая что-то внутри, ища ответ на ее вопрос в ней же самой, взвешивая, оценивая, как оценивал еще ночью, когда она убила Агамира.
— Можно. — Люсьен Лашанс не скрывал усмешки, но недоверия или злости это не вызвало; казалось, что он уже принял решение, увидев что-то в ее глазах, прочитав в душе, оценил и сделал свои выводы. Выводы не плохие, доказательством чему можно было счесть то, что она еще дышала.
Братство... Он назвал это семьей. А семья была бы нужна; нет, не из-за давно забытых мечтаний заморыша из приюта об этой самой семье, скорее, из-за слишком ясного осознания своего положения. Нужны были те, кто не предаст, не обманет, не бросит умирать, кому будет до нее хоть какое-то дело, пусть даже это будут убийцы. Она и сама уже убийца, что смысла пытаться забыть об этом, вновь втиснуть себя в рамки заповедей, вера в которые всегда была в ней слаба? Она убивала, не чувствуя мук совести, и — она твердо знала это, едва из темноты родилась фигура, — готова была бы убить еще, только чтобы выбраться. Что до закона...он ведь и так нарушен, прежней жизни не будет. Эльсвейр? Торговля скумой? Низко, дешево...скучно. Подельники, готовые предать и продать, долги, шантаж со стороны покровителей — все это уже было, и такая жизнь не стоила того, чтобы к ней возвращаться. Там некому было верить. А Спикер, все еще стоявший в двух шагах от нее, был частью темноты, той самой темноты, что давно стала другом и союзником, которая не предавала...
— Что я должна сделать?
— Потрясающая сговорчивость. — темнота ответила невидимой улыбкой, окончательно прогнавшей страх, — Для вступления в Братство от тебя требуется выполнение одного небольшого контракта. Твоя цель — Руфио, старик. Он имел некоторые основания сбежать из столицы, и сейчас обретается в «Дурном знамении», таверне к северу от Бравилла. Убить его будет легко, он немощен и слаб, спит целыми днями.
Старик... Слабый, немощный, бегущий от угрозы... Неизвестный ей чужак. Убить его будет легко, Спикер прав; нет ни жалости, ни желания понять, за что же заказали этого Руфио. Наверное, было за что; без причины никто не станет рисковать, связываясь с Братством.
— Я убью его. — слова — как еще одна ступень к договору, в ответ — одобряющий взгляд. Живой взгляд. Все же человек...
Движение черной руки не испугало, не заставило отступить; ладонь приняла тяжесть эбонитового клинка, коснувшись руки убийцы — живой, человеческой руки в черной перчатке. Это не бред, ей не снится, и от этой мысли спокойнее: Братство не вымысел, выход для нее еще есть.
— Это Клинок Горя. Убей Руфио им. Когда ты закончишь с этим, я снова найду тебя.
Чернота шелохнулась и рассеялась, исчезла без звука, без малейшего колыхания воздуха, оставив в руках кинжал и смутное, но крепнущее с каждой минутой желание бежать. Нет, не сломя голову подальше от столицы; бежать к Бравиллу, к забытой всеми таверне, милосердным ударом клинка оборвать затянувшуюся жизнь Руфио, ждать новой встречи и снова бежать...теперь уже за ним, в единственное надежное теперь место. Странное доверие, к которому она никогда не была склонна... Наверное, всему виною темнота: она никогда не предавала.
Глава 4
Над Нибенейским бассейном стояла ночь, тихая, темная, но не такая холодная, какой была та памятная ночь, когда пролилась кровь Агамира. Ветер, несший с залива свежий воздух и гнавший затхлость близких болот, колыхал вершины деревьев, под ногами шелестела сырая от росы трава, скрадывая звуки леса. Было тихо, и эта тишина, укрытая шорохами травы и дрожащая звуками от ударов собственного сердца, была зыбкой, как трясины этих мест, манила беззвучием, в котором мысли текли спокойно и ровно.
Два дня минули с тех пор, как черная тень с человеческим голосом предложила вступление в семью. Семью убийц, преследуемых законом, детей некого Ситиса, чье имя было почти таким же пустым звуком, как имена Девяти и даэдра, за исключением разве что Ноктюрнал, хозяйки тени и покровительницы воров. И предложение было принято, до сих пор не вызвав ни тени сомнения, ни колебаний: слишком вовремя оно было сделано, слишком нужные ей вещи были предложены. Союзники, работа...интересная работа, ей ведь всегда нравилось передвигаться в темноте, целиться из лука, задержав дыхание. Правда, раньше это были нежить или гоблины, теперь будут люди, но не все ли равно? И у тех и у других схожее строение тела, та же кровь, то же сердце, одинаковые ранения смертельны для всех. Она сможет, справится, лишь бы дело не доходило до ближнего боя...