Когда стало известно о прорыве передовых отрядов танковых частей русских вблизи Зигерсдорфа, единственным выходом для нас стало отступление из охваченной пожарами деревни, которую мы на протяжении нескольких дней упорно обороняли. Вскоре нам пришлось участвовать в обороне еще одной деревни, предприняв обычную попытку остановить продвижение Красной Армии карабинами и фаустпатронами. Безрассудный это был приказ, ведь война уже давно была проиграна, Мое состояние непрерывно ухудшалось, силы покидали меня. Шутка сказать, месяц не снимать с ног сапоги, круглые сутки стоять в охранении, почти все время на холоде, скудное питание — и так весь январь и февраль. Ноги болели так, что я едва ходил. Каждый шаг сопровождался приступом боли. Больше так продолжаться не могло. И я на свой страх и риск решился отправиться на поиски медпункта, попросив одного из моих товарищей сообщить командиру батальона о времени и цели моего ухода.
Прихрамывая, я отправился в тыл. Буквально валясь с ног, я добрался до населенного пункта Хохкирх. Там меня остановили два полевых жандарма, мы называли их «цепными псами» из-за металлических блях на груди. Они сказали: «Ага, значит, еще одного дезертира сцапали. Давай-ка с нами». Меня привели в дом, где на первом этаже помещалась временная канцелярия. Там сидел пожилой гауптман. Оба жандарма кратко доложили ему обо мне и снова исчезли. Гауптман сразу разбушевался: «Да как вы смеете? Немедленно назад с оружием, это же дезертирство. Вы знаете, что за это вам полагается расстрел на месте?»
«Мне на это насрать», — ответил я ему. В конце концов герр гауптман, слегка успокоившись, стал меня расспрашивать, почему я покинул подразделение. Я рассказал ему о нескольких неделях боев и отступлении от самой Вислы в снег и морозы, и о донимавших меня сейчас невыносимых болях в ногах. Для наглядности я специально распахнул зимнюю куртку, чтобы он видел мои боевые награды. Гауптман вызвал кого-то из подчиненных и приказал ему разрезать мои сапоги. И тут оба увидели нагноившиеся раны, покрывавшие мои вонючие, грязные ноги в истлевших носках, что, честно говоря, и мне было в диковинку. Тут отношение ко мне разом переменилось, возможно, из-за наград, и гауптман полевой жандармерии вызвал санитарную машину. Это прозвучало для меня «Одой к радости». Кроме того, мне была выдана расписка о сданном оружии и боеприпасах. Я до сих пор храню ее.
«Принято полевым жандармом отделения Ф-1 следующее:
штурмовая (автоматическая) винтовка с двумя обоймами боеприпасов — одна.
ракетница — одна.
Зарядов белых ракет — четыре.
Зарядов зеленых ракет — три.
Зарядов звездных сигнальных ракет — два.
Подписано: Рапп, гауптман полевой жандарм отделения Ф-1 Хохкирх, 17 февраля 1945 года».
Можно ли считать, что я отделался легким испугом? Во всяком случае, именно так мне и показалось, когда подъехала санитарная машина, и меня буквально уложили на носилки. Ехали мы куда-то в сторону Дрездена. В Арндсдорфе я попал в военный госпиталь № 603, вспомогательное лечебное учреждение. Там я, грязный фронтовой солдат, помылся и побрился и спустя какое-то время получил свежее белье. Врачи поставили диагноз: легкое обморожение, осложненное нагноением обмороженных участков обеих ног. Мне прописали ежедневные глицериновые повязки и как минимум три дня постельного режима. После всего, что я пережил, представилась благоприятная возможность наконец нормально выспаться.
Мои ноги быстро шли на поправку, и скоро я уже вполне нормально ходил. Медсестра отделения явно благоволила ко мне и поручила помогать ей ухаживать за тяжелобольными. Повсюду ощущалась острая нехватка персонала по уходу за ранеными. Я подносил тяжелобольным питье. В отдельных случаях врачи прописывали даже шампанское для поддержания жизненного тонуса. Чтобы хоть как-то оживить полумертвую психику фронтового солдата, в больничные отделения набирали симпатичных медсестер. Помню палату, где лежали танкисты, все сплошь с тяжелыми ожогами лица и рук. Лица были изуродованы до неузнаваемости, покрыты гнойной коркой, руки плотно перебинтованы. Устрашающий вид, надо сказать, даже для видавших виды фронтовиков. Боже мой, как же не повезло этим несчастным ребятам, просто им не хватило нескольких секунд, чтобы выбраться из горящего танка. Под руководством сестер я осторожно вводил им трубочки для питья в обожженный рот, чтобы организм не страдал от обезвоживания. А кормили их тоже через трубочки сами медицинские сестры.