Наконец жвала, принёсшие смерть змейке, растворились в лужице чёрной жидкости, мгновенно впитавшейся в песок, а наблюдатель в лохмотьях всё продолжал смотреть, как останки грозного жука исчезают, будто пара капель дождя, тщетно мечтающих ублажить эту опалённую землю.
— Песчаный маггот. Слишком много развелось их вокруг. Всюду столько зла, — бормотал себе под нос убелённый сединами патриарх. — Слишком много зла даже здесь. Я должен быть осторожен, должен быть очень осторожен.
Он миновал невезучую змейку и её не менее незадачливого убийцу, направляясь к следующей дюне. При приближении бородатого отшельника песчаный холм вдруг стал разбухать, становясь всё выше и выше, обнаружив наконец дверной проём, ведущий, казалось, Прямиком в преисподнюю.
Блеклые голубые глаза озирали гнетущий ландшафт. Престарелый человек содрогнулся.
— Столько зла… Я определённо должен быть осторожен.
Он шагнул в глубь проёма. В тот момент, когда старик скрылся» песок немедленно начал сыпаться внутрь, с безумной скоростью заполняя пустоту, пока не осталось ни малейшего признака того, что здесь только что был вход.
А дюна снова вернулась к нормальным размерам, и ветры пустыни продолжили менять пейзаж, и змейка и песчаный маггот присоединились к бесчисленным злополучным обитателям пыльной забытой могилы.
Горы остались далеко позади, хотя, как он преодолел их и оказался так далеко, Норрек помнил лишь наполовину. В какой-то момент он потерял сознание от изнеможения, но доспехи, очевидно, все шагали и шагали. Несмотря на тот факт, что все усилия в действительности не принадлежали ему, каждая жилочка в теле ветерана криком кричала, каждая косточка вопила, что сломана. Обветренные губы пересохли, а все тело купалось в поту. Норрек мучительно жаждал сбросить броню, освободиться, но он понимал безнадёжность этих мечтаний. Доспехи делали всё, что им угодно.
А сейчас он стоял на вершине гребня, глядя на первые за много дней признаки цивилизации. Унылый, подозрительный постоялый двор, место, больше подходящее разбойникам и бандитам с большой дороги, чем уважающему себя воину — такому, как он. Однако опускалась ночь, Норрек едва не падал от переутомления, а латы, наконец, кажется, сообразили, что опять имеют дело со слабым человеческим телом.
Без особого желания он зашагал к зданию. У коновязи стояли три печальные лошади, и, по крайней мере, ещё одна выражала своё недовольство в жалкой конюшне поблизости. Норрек обнаружил, что у него нет меча; доспехи не позаботились прихватить оружие, когда выводили человека из гробницы.
Но прежде чем солдат достиг двери, его ноги внезапно подогнулись. Норрек едва не рухнул, но всё-таки сумел устоять. Он догадался, что треклятые латы Бартука преподнесли ему сомнительный подарок, позволив войти в дом самому, вероятно, чтобы никто не заметил чего-то подозрительного.
Еда и отдых были сейчас для Норрека куда важнее собственного достоинства, и солдат толчком распахнул дверь. К нему повернулись мрачные подозрительные лица посетителей с гремучей смесью крови восточных рас и народов с той стороны Морей-Близнецов. Все они были полукровками, и хотя лично у Норрека против них ничего не было, вид группы не внушал желания присесть рядом с ними.
Миленькое местечко, здесь приходится присматривать за своим тылом, даже кувыркаясь со служанкой! Да, Сэдан Трист наверняка бы выдал шуточку вроде этой. Трист, конечно, шлёпнулся бы на лавку рядом со всяким, кто предложил ему промочить горло.
Но Сэдан мёртв.
— Закрой дверь или убирайся! — прорычал один из сидящих поблизости.
Норрек, не желая нарываться на конфликт, повиновался. Заставляя себя делать вид, будто он только что прибыл сюда, усталый боец вскинул повыше голову и энергично пересёк комнату. Тело кричало от боли при каждом движении, но об этом никто не должен был узнать. Дай этим головорезам хоть малейший намёк на свою слабость, и они наверняка не постыдятся воспользоваться ею.
Он подошёл к человеку, про которого решил, что тот — хозяин гостиницы. Это был весьма упитанный великан, стоящий за потёртой исцарапанной стойкой, пугающий больше, чем его клиенты. Из-под старой дорожной шапки выбивалась прядь сальных волос. С круглого лица барбоса смотрели крохотные бусинки глаз. Едва войдя в комнату, Норрек почувствовал специфический запах, и теперь понял, от кого, собственно, он исходит.
Если бы он был уверен, что доспехи позволят ему уйти, Норрек прошёл бы мимо, несмотря на все свои нужды.
— Чего тебе? — буркнул, наконец, трактирщик, почёсывая своё непомерное брюхо.
Рубаху его украшали узоры, сложенные из разнообразных пятен, а прореха под мышкой добавляла элегантности.
— Мне нужна еда. — Её Норрек должен был получить немедленно.
— А мне нужны деньги.
Деньги. Отчаявшийся солдат едва сдерживал нарастающее разочарование. Они тоже остались там, рядом с окровавленными телами его товарищей.
Внезапно левая рука сама собой метнулась вперёд и латная перчатка с такой силой хлопнула по стойке, что трактирщик подпрыгнул. Сидящие за столами люди вскочили на ноги, кое-кто потянулся к оружию.
Перчатка дёрнулась в сторону… оставляя на деревянном прилавке старую, но, несомненно, золотую монету.
Придя в себя, Норрек заявил:
— И комнату.
Он чувствовал, что каждая пара глаз посетителей сверлит монету. И вновь ветеран безмолвно выругал проклятые доспехи. Если они могут извлекать богатство из воздуха, то могли бы сотворить по крайней мере что-нибудь менее обращающее на себя внимание, чем золото. Он опять пожалел, что при нём нет меча или хотя бы доброго ножа.
— Мясная похлёбка в горшке. — Медведеподобный гигант мотнул головой в сторону кухни. — Занимай комнату на втором этаже. Первая направо.
— Я поем там.
— Как хочешь.
Хозяин исчез на пару секунд и вернулся с миской, в которой плескалось какое-то месиво, воняющее ещё хуже, чем он сам. Тем не менее, Норрек принял варево с благодарностью — муки голода стали уже невыносимыми, и, если бы ему снова предложили, солдат бы не отказался сейчас и от изувеченной чертяками козы.
С миской в руке Норрек проследовал в указанную трактирщиком комнату. Поднимаясь по скрипучей лестнице, он уловил звуки начавшейся в общем зале негромкой беседы. Свободная рука сжалась в кулак. Золотая монета прочно засела в умах собравшихся внизу.
Комната оказалась в точности такой, как ветеран и ожидал, — гнетущая, мрачная, пыльная коробка с окошком до того грязным, что увидеть через стекло, что творится снаружи, совершенно не представлялось возможным. На вид кровать вот-вот развалится, а когда-то белые простыни давно и навечно превратились в серые. Единственная масляная лампа освещала небольшое пространство вокруг себя, а остальная комната была погружена во мрак.
Ни стола, ни стула не наблюдалось, и Норрек угрюмо сел на кровать, принявшись черпать ложкой из миски и отправлять содержимое в рот. Во всяком случае, на вкус похлёбка оказалась менее мерзкой, чем можно было ожидать, да и выглядела достаточно свежей, чтобы по крайней мере не отравить человека насмерть.
По мере того как желудок наполнялся едой, сон всё сильнее и сильнее давал о себе знать. Норрек боролся с собой ровно столько, чтобы расправиться с похлёбкой, и в ту секунду, когда миска опустела, он уронил её на пол и откинулся на спину. В глубине сознания продолжало теплиться беспокойство о людях внизу, но усталость вскоре одолела тревогу.
Едва Норрек погрузился в сон, у него начались видения.
Он видел себя, выкрикивающего приказы адской армии гротескных чудовищ, каких никогда бы не создало его воображение само по себе. Чешуйчатые, огнедышащие, отвратительные кошмары, жаждущие крови, — крови, которую Норрек, казалось, готов им предоставить. Это были демоны, но находились они полностью в его власти. Во имя него они разрушали города, уничтожая всех жителей. Даже ад уважал силу Кровавого Полководца, недаром ведь он… Бартук.