— Боже милосердный! — воскликнула несчастная мать. — Это испытание слишком жестоко. Вы знаете, что моей дочери грозит опасность, и можете спасти ее? Скажите, какое вы требуете вознаграждение, чтобы спасти несчастное дитя?
— Ваше согласие принять мою любовь. Да, Клара, за это вознаграждение я согласен творить чудеса! Позвольте же наложить печать примирения на эти губы, которые так долго бранили меня, позвольте…
С протянутыми руками, как будто желая обнять несчастную женщину, банкир подошел к Кларе Вестфорд, но она с ужасом отскочила в сторону.
— Нет! — закричала она. — Даже если бы я могла спасти этим дочь от погибели, я бы не осквернила своих губ прикосновением к вашим.
Она стояла у камина, над которым висел портрет ее мужа, затянутый черным флером. Быстро отдернула она эту пелену, и образ спокойно улыбающегося Гарлея Вестфорда предстал глазам банкира. Впечатление, произведенное этим образом, было ужасно. Дрожа всем телом, банкир отступил на несколько шагов, пристально вперив взор в свою жертву. Потом закрыл лицо руками и, шатаясь, направился к двери.
— Закройте это лицо! — простонал он. — Я не в состоянии перенести этой спокойной улыбки.
— Вы, кто насмехается над живыми, дрожите перед тенью умершего? Как сильно вы должны быть виновны перед моим мужем, если портрет его так пугает вас? Но теперь сию же минуту уйдите отсюда. Все, что вы говорили насчет моей дочери, только вымысел. Непорочность Виолетты защитит ее от всех преследований. Нет, Руперт Гудвин, как бы ни была страшна ваша ненависть, я не боюсь ее!
Банкир, пристыженный и уничтоженный, вышел из комнаты. Клара почти без чувств упала на стул и зарыдала.
22
Лионель вел в Вильмингдонгалле новую и приятную жизнь. Он зарабатывал в неделю такую сумму, которая намного облегчала бедственное положение матери и сестры. Он жил в доме, наполненном драгоценными произведениями искусства и окруженном живописными видами, на которых отдыхали его глаза, утомленные созерцанием почерневших от дыма улиц и труб Лондона. Работа его была нетрудная — так, по крайней мере, она казалась ему после переписки, которой он прежде занимался по целым дням. Он мог всегда располагать собой и мог, когда ему захочется, прогуляться или прокатиться верхом по окрестностям, так как верховые лошади банкира во всякое время были к его услугам. К тому же он всегда был вблизи Юлии. Он слышал ее пленительный голос, когда она пела под аккомпанемент фортепиано или гитары, виделся с ней каждый день по нескольку раз, встречал ее в саду и часто проводил с ней в беседах по нескольку часов. Лионель был бы вполне счастлив, если бы совесть его не упрекала. Как он ни старался оправдать свой поступок, он все-таки чувствовал, что был не прав, вступив в сношения с Рупертом Гудвином, на которого мать его смотрела как на врага. Уже целую неделю Лионель жил в Вильмингдонгалле, но не встречал больше старого безумного садовника. Однажды он вышел в сад подышать свежим воздухом; идя по густой лавровой аллее, он вдруг увидел стены северного флигеля Вильмингдонгалля. Это древнее строение, казалось, набрасывало мрачную тень на сад. Лионель хотел было уйти с этого места, как услышал слабый стонущий голос. «Сквозь эту щель в ставнях, — говорил этот голос, — я видел, да, сквозь эту самую щель».
Лионель обратился в ту сторону, откуда послышались эти слова, и увидел старого садовника, который стоял у одного из окон нижнего этажа и смотрел в щель крепкого дубового ставня. Это действие было так странно, что возбудило бы любопытство в каждом. Лионель стал ждать, не скажет ли старик еще чего-нибудь. Он стоял, облокотясь на подоконник и крепко прижав лицо к ставне, и, казалось, следил за ужасной сценой.
«Не делайте этого, барин! — воскликнул он подавленным голосом и задрожал всем телом. — Ради Бога, не делайте этого! О, этот ужасный нож! Это страшное кровавое убийство! Не троньте его, барин, нет, нет, не троньте его!»
Утомленный своим внутренним волнением, он отвернулся от окна и увидел Лионеля, который стоял перед ним, бледный и встревоженный. С яростью бросился к нему старый садовник.
— Это вы! — воскликнул он. — Вы опять подслушали меня? Я вас знаю! Вы подслушиваете, вы хотите открыть страшную тайну! Но вы ничего не узнаете! Нет, говорю вам, — вы ничего не узнаете! Мне уже недолго остается жить, и я сохраню эту страшную тайну до своего смертного часа! Говорите, молодой человек, много я сказал? Говорите, или я задушу вас!
Слабые руки старика судорожно схватились за галстук Лионеля, но молодой человек тихо освободился от них.
— Что я говорил? — повторил садовник. — В бедной моей голове иной раз все мешается, и я тогда воображаю, что вижу страшные вещи: ножи, кинжалы, убийство, — ужасное убийство, — вижу человека, стоящего над темной лестницей, а за ним другого, вонзающего ему в спину нож и сталкивающего его вниз, в погреб! Но все это лишь сон! Мучительный сон! Но он так часто возвращается! Так часто!
Невыразимый ужас овладел стариком при этих словах, он судорожно схватился за руку молодого человека, устремил глаза на то окно, в щель которого он сейчас смотрел. Дрожь пробежала по телу Лионеля. В словах садовника было что-то, что говорило ему, что это не только безумный бред старца, но что тут скрывается страшная тайна, относящаяся к Руперту Гудвину. Лионель решил открыть ее, как бы ни были страшны ее последствия. Но для этого нужны осторожность и лицемерие; необходимо успокоить старика и постараться приобрести его доверие.
— Пойдемте, мой друг, — сказал он, бережно взяв под руку садовника, — успокойтесь. Вы стары, и такие мысли утомляют вас. Оставим это мрачное место и поговорим о других вещах.
— Да, да, оставим его! Мне здесь нечего делать, вовсе нечего делать, а все-таки какой-то демон постоянно тянет меня сюда! Я его не вижу, но чувствую его прикосновения, — он берет меня, и я против воли следую за ним и смотрю в щель этого окна и опять все вижу! Все также, как видел в тот вечер, когда случилось это ужасное убийство!
Он показал пальцем на седьмое окно флигеля. Лионель заметил это и тихо увлек за собой старика.
— Вы старый служитель дома? — спросил Лионель.
— Да, очень старый и верный служитель. Я семьдесят лет служу здесь. Нынешний хозяин мрачен, холоден, горд, и взгляд его внушает мне невольный ужас. Но кровь Гудвинов течет в его жилах, и старый Калеб Вильдред никогда не будет свидетелем против него.
Лионель долго разговаривал с садовником, но так ничего и не выведал, кроме того, что существовала какая-то тайна, которую старик унесет с собой в могилу.
В сильном волнении Лионель лег в постель в тот вечер. Всю ночь он ворочался с боку на бок, а когда ему случалось забыться, то страшные сны тревожили его. Он видел Юлию, бледную, с растрепанными волосами, лежащую у ног его и умоляющую пощадить отца ее и не открывать его преступления.
23
Злость и жажда мести наполняли сердце Гудвина, когда он оставил Клару Вестфорд. Если бы Клара поддалась искушению принять его богатство, он защитил бы Виолетту от преследований маркиза. Но она отвергла его, и он твердо решил погубить девушку. С этим намерением он отправился в клуб, где его ожидал маркиз. Он нашел Рокслейдаля в комнате для курящих.
— Ну, Гудвин, — воскликнул он, с живостью встречая банкира, — видели ли вы девушку и приготовили ли все как следует, чтобы представить меня?
— К несчастью, нет, любезный друг, но как светский человек, я могу вам дать совет. Вы знаете эту хорошенькую девушку, которая так походит на еврейку, — мисс Вобер, если не ошибаюсь?
— Да, как же!
— Вот она нам может быть полезной. Что вы скажете, если я предложу вам поехать к ней?
— Хотя все это и отдаляет мою встречу с мисс Ватсон, — ответил маркиз, — но если вы находите необходимым этот визит, так поедемте тотчас же. Кабриолет мой ждет внизу.