Через сорок минут в центре Москвы он нашел агентство «Тур Вселенная». Шикарные двери, золотистые витрины, бронзовая вывеска. И все это на нешумной узкой улице недалеко от Большого театра.
Следовало составить план, четкий и безошибочный. Что такое «коктейль Молотова», Гнутый знал.
К вечеру он плотно поел в кафе возле своего дома, не выпивал, выпросил у соседа-автомобилиста литр бензина (якобы костюм почистить), перелил бензин в поллитровые бутылки и сунул их в маленькую сумку на ремне.
Будильник он поставил на два ночи.
Глуховатая мать Гнутого спала и не слышала, как в коридорчике он снял с гвоздя велосипед, надел спортивный костюм, перекинул через плечо сумку с бутылками и тихо вышел.
Пункт «подстраховка» в его плане значил: если его остановит милиция, он заявит, что тренируется к велосипедным гонкам, которые пройдут через пару недель в Подмосковье. Бензин везет для промывки велосипеда. На миг Гнутый засомневался, уж больно все хлипко и подозрительно. Но кушать-то надо! И деньги за пустяковую диверсию платят приличные.
Переулками, боковыми улицами он за час с небольшим добрался по ночной пустой столице до туристического агентства и поначалу медленно проехал мимо.
Улица была совершенно безлюдной, но Гнутый, наученный провалами своих великих планов, покрутился вокруг еще с четверть часа.
Шел уже четвертый час утра, больше тянуть нельзя.
Прислонив велосипед, с сумкой в руках он подошел к дверям, поставил бутылки на тротуар. Откупорил одну бутылку и полил бензином тряпки на горлышках. Потом убедился, что вокруг все так же тихо, бензиновой зажигалкой «Зиппо» поджег тряпки на бутылках, отскочил к краю тротуара и одну за другой швырнул бутылки в окна второго этажа.
Звякнуло стекло, послышался негромкий хлопок, и окно озарилось пламенем.
Гнутый быстро сел на велосипед и, не набирая панической скорости, принялся крутить педали.
В свой двор он вернулся, когда небо уже посветлело.
Подкатил на велосипеде прямо к остову «запорожца», закурил и полез внутрь разбитой машины.
Не обманули. Под сиденьем лежал пухлый конверт. На нем было написано:
«Молодец! Дело делать умеешь! Если не сядешь, то такие заказики получишь еще».
Может, тут «кукла», подумал было Гнутый и распечатал конверт. Нет, заказчик добросовестный, деньжонок оказалось даже побольше, чем в аванс.
Значит, за ним проследили, а потом, обогнав на машине, произвели окончательный расчет.
Это их проблемы, решил Гнутый, даже не пытаясь догадываться, кто такие «они». Он доехал на велосипеде до палатки у метро купил водки и коробку шоколадных вафель, дома выпил-закусил и грохнулся спать — с деньгами в кармане и в прекрасном настроении. В хмельной башке мелькнуло — примерно так свершаются заказные убийства и, может быть, из него, Гнутого, получится отличный киллер, говорят, им хорошо платят.
Когда поутру, в понедельник, Сорин шел на работу, он обратил внимание на почерневшие стекла второго этажа агентства «Тур Вселенная». Но ни пожарных, ни милиции уже не было, народ тоже не толпился, и Сорин подумал, что ночью произошел случайный незначительный пожар. В голове возникла связка — «Граммофон XXI век», нападение — Княжин — конкурс на пай Княжина — банки и агентство «Тур Вселенная». Но прочного сцепления в этой связке он не проследил, переключился на размышления о людоеде по кличке Маугли, кольцо вокруг которого сжималось, и Виталик Штраус заверял, что выследить каннибала — вопрос времени.
До Сорина не дошло сообщение, что этой же ночью в Свиблове начисто сгорел «мерседес» зампрезидента банка «Демпинг-Экстра» известной всей Москве Тамары Артаковны. Какой-то шпаненок облил машину бензином и поджег. Его видели из окна, но он убежал. На помойке в своем дворе малолеток под мусорным баком нашел конверт, в котором его подвиг был вознагражден безвестным анонимом премией в десять долларов.
Жалобно выла сигнализация, Тамара Артаковна глянула на горящий «мерседес» из окна, выругалась, засмеялась и пошла спать, заметив мужу, что это племянник Тофик, вернее, его дружки мстят ей за ее доброту, за то, что она мало любила Тофика. Но он уже в могиле и больше мешать жить не будет.
На работе Сорин нашел в еженедельнике запись: «Анна Николаевна Дворецкая — звонить». Судя по всему, он так ей и не позвонил, но хуже было то, что он не мог вспомнить, кто это такая.
От злости на свою память Сорин пошел в секретариат, выпросил у девчонок чашку крепкого кофе, обругал себя старцем, непригодным к работе, и тут же вспомнил, что Анна Николаевна — это милая учительница со спаниелем, соседка погибшего шоумена Княжина, и не звонить ей надо, а встречаться. Свидетельские показания учительницы казались неполными или слишком подробными, что вызывало равную степень сомнений.
Правильно, окончательно восстановил все в памяти Сорин, мы пришли к выводу, что она чего-то не договаривает. Придется позвонить и к вечеру опять ехать на Мясницкую, неудобно пожилую болезненную женщину выдергивать в прокуратуру.
Он выждал до десяти (кто знает, во сколько старушка просыпается) и набрал номер.
Трубку сняли сразу, послышался веселенький собачий лай, и Сорин вспомнил спаниеля, а потом напряженный молодой женский голос произнес официально:
— Квартира Дворецкой.
— Здравствуйте, — сказал Сорин. — Вот мне бы нужно Анну Николаевну.
— Кто спрашивает, извините?
Вышколенный, жесткий голос, девушка явно работала с телефоном на своей службе.
— Я следователь прокуратуры Сорин.
— Говорит дочь Анны Николаевны (пауза) Светлана Дмитриевна Локтева. К сожалению, гражданин следователь, позвать маму к телефону я не имею физической возможности.
О, черт! Да что же это за железная дочка у такой мягкой интеллигентной мамы? Сорин лихорадочно прикидывал, отвечать ли в таком же официозе или попытаться смягчить суровое сердце дочери.
— Видите ли, Светлана, — с фальшивой нежностью сказал Сорин. — Никакого серьезного вопроса к Анне Николаевне у меня нет. Я бы просто хотел поговорить с ней за жизнь, как говорят в Одессе.
— Ясно. Но вы, к сожалению, не поняли, что Анны Николаевны нет дома.
— Где она? — Сорин потерял терпение.
— По вашей милости у Анны Николаевны произошел сердечный приступ, и в настоящий момент она находится в больнице.
— Бог ты мой! — воскликнул Сорин. — Поверьте мне, Светлана, что разговор с вашей мамой шел в предельно доверительном тоне. Не было никакого допроса, и уж, во всяком случае, никто на нее не орал, не угрожал и голодом не морил.
Он понимал, что выбрал для разговора совершенно неверный тон, его корежило от собственных слов, а дочка прямо на глазах зверела.
— Не знаю характера вашей беседы с мамой, но после этого состояние здоровья ухудшилось.
— Насколько? — удрученно спросил Сорин, хотя больше ему хотелось бросить трубку.
— Настолько, что вчера она вызывала нотариуса составить завещание. Еще вопросы будут?
— Какие уж тут вопросы… Я…
Железная дочка бросила трубку. Было бы дело, говорила бы до вечера, а пустопорожние разговоры обрывала сразу. Сорин знал эту породу молодых, деловых русских женщин. Заседают в парламенте, ворочают миллионами, элегантные, красивые, бездушные, представить трудно, как кто-то набирается духу заниматься с ними любовными играми.
На дочку наплевать, с раздражением подумал Сорин, хуже с мамой. Сердечный приступ — не вина следствия, поскольку в беседе Дворецкая была спокойна, шутлива и ушла в благостном состоянии духа. А потом сердечный приступ! Значит, она хорошо разыграла беззаботность, а в душе была напряжена, быть может, перепугана, вот вам и причины приступа…
Но идти в больницу, пытать полумертвого человека, нет. Да и врачи не позволят.
А может, и это все домыслы — прихватил бабусю очередной сердечный приступ, а дочка, не желая по свирепости своего характера сидеть около мамочки, скинула ее в больницу, на попечение врачей.
Такая схема успокоила Сорина, настроение у него поднялось, и он окунулся в рутинные дела, с которых начинается понедельник.