— Похвально. Смотри, чтобы двенадцатый тебя не пристрелил. Ну что ты стоишь? Иди отдыхай на теплоход «Любовь», только возвращайся без триппера.
— Я с женой снова сошелся.
— Поздравляю и извини. Учти, что путевку на этот отдых мы тебе достали с неимоверным трудом. Без результатов не возвращайся. Набирай материал.
Эстрадный мир он знал не более, чем любитель, а теперь требовалось залезть в его кухню. Он верил, что справится с заданием; обладая быстрым и цепким умом, он невысоко оценивал себя, с него хватало и того, что Володин, при всей своей хамовитости, откровенно выделял его, то же делал Сорин. А этих людей он весьма почитал.
В отношении Нади у Штрауса сработал рефлекс. По какому-то уже подзабытому делу проходила ориентировка — провинциальная девушка высокого роста, плечи прямые, грудь небольшая, носик вздернутый, возможно, носит длинноволосый пышный рыжий парик, фамилия Казанская, имя Надежда. Имя и фамилию майор дал без особой уверенности, возможно, Володин поторопился рассматривать девушку, посетившую квартиру Княжина в день его смерти, и Надю Казанскую, сломавшую руку на похоронах рэкетира Тофика, как одно лицо.
Так или иначе, но рыжий парик и прямые плечи вкупе с русопятым носиком Штраус засек и повеселел. Работа принимала конкретные формы.
Он прошел к старшему помощнику капитана (единственному, кто знал на теплоходе статус Виталия) и попросил список пассажиров. Веселый старпом бодро сыпал фамилиями эстрадных звезд, но списка не было, якобы он у организаторов.
— Понимаешь, сыщик, судно мы сдали, так сказать, в тайм-чартер. Кого загрузят, зачем загрузят — нам наплевать. Деньги заплачены, наше дело привезти клиента, лишь бы никто не потонул, и выдержать график. И даже тут они хозяева. Прикажут стать на три дня посреди Волги — будем стоять.
— Бардак, — сказал Штраус.
— Зато веселый!
— А если кто вздумал взорвать твою лоханку да утопить всех звезд родной эстрады?
— Террористы на борту? Это их проблемы.
— Сам ведь тоже потонешь.
— Издержки профессии, — философски заметил старпом.
— Застрелят кого, вы тоже не отвечаете?
— Сообщим куда следует. Да ты не наводи паники, сыщик! Не видел, что ли, чуть фигура поизвестней, при ней пара мордоворотов охраны! Пусть они и отвечают. Нам бы лишь проследить, чтобы в пьяном виде за борт не падали!
— Значит, за это все-таки отвечаешь?
— В известной мере. А ты что — ответишь за любой эксцесс?
— В известной степени.
— Тогда меняться работой не будем, — засмеялся старпом.
— Хорошо, — встал Штраус. — Спокойной ночи.
— Спокойно не будет, заранее могу сказать.
— Что так?
— Так ведь ночью-то у них самая работа! Это днем они будут спать, к завтраку никто не выйдет, да и к обеду половина! Уж поверь, я не в первый раз певчих птичек вожу! Ты что, этой публики не знаешь? Она для нас страшней ядерной войны!
— Знаю я эту публику, — проворчал Штраус.
Списка пассажиров он нигде так и не достал, казалось, не было ни одного человека на судне, знавшего, в какой, собственно, компании он отплыл от московских берегов. Бардак, еще раз подытожил Штраус, уже без особой радости подумав, что в этой системе ему и придется работать в ближайшие годы.
…Парня с белым плащом на руке, скользнувшего следом за Надей на борт, звали Скалолаз, он действительно облазил все, что можно, от Красноярских столбов до заброшенных церквей в Подмосковье. На них-то скалолазы и тренировались. Но он был профессионал, после участия в ремонте шпиля Адмиралтейства в Санкт-Петербурге ему так и вписали в трудовую книжку: скалолаз. Отношения с врачебной практикой он прекратил давно, если не считать того, что примерно неделю назад по просьбе самого близкого друга спустил на двух фалах с крыши больницы этого друга с напарником до нужного им этажа.
Потом Николай, смущаясь, попросил о новой услуге, и Скалолаз с радостью откликнулся, потому что был обязан ему всем, в том числе и жизнью. Просьба была пустяковой: следом за девушкой по имени Надя Казанская подняться на теплоход «Любовь». Сначала предполагалось, что эту красавицу перехватят до посадки, но когда ее заметили на палубе — в маскарадном рыжем парике, — было поздно.
Пропуск-приглашение на теплоход у Скалолаза имелся, был у него и пистолет — газовый, с лицензией на право владения. А вот лицензии на патроны с боевым нервно-паралитическим газом не было. Пользоваться оружием было разрешено в самом крайнем случае: если обнаружится, что через пять минут Надю арестует милиция… В целом же задание было простым: не спускать глаз с означенной Казанской, а по прибытии в Углич, где якобы намечался «бал голых дикарей на берегу», любым путем (вплоть до силового) отсечь девушку от коллектива и доставить к машине, которая будет их ждать. За рулем будет Станислав с приятелями, силы достаточные, чтобы справиться с одной девчонкой. Дальнейшая судьба девушки Скалолаза не касалась. Бить Надю запрещалось, да Скалолаз и не умел бить женщин, хотя по натуре был жестоким и авантюрным человеком.
Он нашел свою двухместную каюту, там уже спал молоденький пухлый парень. На столе лежала записка:
«Сосед, кто б ты ни был, извини! Я нажрался по пути из Таганрога сюда. Когда начнется тусовка, не жалей меня, бей ногами, лей на голову воду, пока не проснусь. Уважающий тебя саксофонист, трубач и кларнетист
Скалолаз по неопытности решил, что час поздний и никакой тусовки до утра не будет, но едва судно плавно пошло по водной глади, как в каюте заревела трансляция:
— Засранцы! Мы наконец собрались! Все свои, и нет никаких мерзких говнюков! Если сюда проник газетчик или тому подобная сволочь — смерть ему! Его выбросят за борт!
Этот призыв оборвался под хохот и крики людей, завладевших радиорубкой. Через минуту твердый, уверенный мужской голос произнес:
— Добрый вечер, дамы и господа. Говорит Евгений Агафонский. Поздравляю всех, наш долгожданный круиз начался. Первое и последнее казенное мероприятие: прошу всех без исключения пройти в малый кинозал и отметить, то есть зарегистрировать свое присутствие. Это личная просьба капитана, и не будем его обижать. Для нашей же пользы, господа, мы должны знать, кто среди нас и где располагается. Заодно выявим и проникшие нежелательные элементы, всех чужих, к моему сожалению, действительно пригласим прыгнуть за борт. Благодарю, леди и джентльмены.
Скалолаз подошел к соседу и ладонью накрыл спящему нос и рот. Тот замычал, задыхаясь, и тут же проснулся.
— Велено всем отметиться, если не можешь встать, дай мне свой пригласительный, я тебя отмечу.
— Ага, ага! — пьяно заторопился саксофонист-кларнетист, сунул Скалолазу свой билет и рухнул на койку, так и не проснувшись по-настоящему.
Скалолаз нашел кинозал, отметил и себя и соседа, указал каюту и стал в сторонке ждать Надю. Он узнал ее сразу, хотя парика не было, а облачена она была в короткую юбчонку и тоненький белый свитер. Он услышал, как она громко сказал:
— Илия Казанова. Каюта тридцать два!
Новое имя девушки его не смутило. У Скалолаза было подробное описание ее внешности, кроме того, он разглядел ее на палубе в рыжем парике, а малоподвижная левая рука довершила его убежденность, что это та самая девушка. Славная девчонка, жаль, если придется вязать ей руки или, упаси Бог, стрелять в лицо парализующим газом, который еще неизвестно, как действует, может, от него во веки веков не прочухаешься.
…Вскоре после того, как Скалолаз убедился, что нашел Надю, и принялся ее издали опекать, в каюту певицы Анны Корецкой без стука вошел ее телохранитель Крикун — такова была его фамилия.
— Ты, сука подколодная! — заорала исполнительница трогательных лирических песен. — Достал ты меня за два месяца! Блевать охота! Когда научишься стучаться? Видишь, я голая стою!
— Мне до фонаря, — не смущаясь, ответил гомосексуалист Крикун, брезгующий одетыми и нагими женщинами. — Дело погано, здесь эта лоханка объявилась, которой я промеж глаз на кухне Княжина врезал. Она меня признала. Спросила, в какой ты каюте. Видать, и тебя запомнила.