— Да поспит она с тобой, поспит, раз обещала! — громко засмеялась Джина.
— Хорошо! Тогда я перед приездом еще позвоню!
— Правильно! Из командировки неожиданно только дураки-мужья приезжают! Будь здоров!
— До свидания.
Джина бросила трубку, нелепый звонок хозяина квартиры разбил ей весь сон. Можно, конечно, слетать в казино, час-другой там еще будет весело, но на игру сегодня настроения не было, удачи не будет. Оставалось лечь и попытаться заснуть.
Но тут телефон зазвонил снова.
— Слушаю, — крикнула Джина и прислушалась, потому что ответ прозвучал как из подземелья.
— Джина, это я.
— Илия? Плохо слышу! Ты со своего парохода?
— Нет… Я больная, босая, голодная и умираю.
— Подожди, подохнуть успеешь! Где ты, скажи ясно!
— Не знаю где. Я на платформе, станция Икша.
— Икша? Знаю, это ж километров сто от Москвы! Во занесло дурынду! Ты можешь сесть на электричку?
— Меня заберут, я же сказала…
— Стой! Помолчи. По перрону не таскайся, спрячься в сторонке. Часа за полтора, за два я до тебя доберусь, выйду с поезда, ты меня увидишь. Все, не торчи на перроне, нарвешься на гадости. А почему ты босая? А, черт, не отвечай! Жди меня!
— Я жду…
Опять приключения! — радостно подумала Джина и позвонила своему «бобику». К счастью, трубку поднял он сам, а не его старуха. Инвалид поскрипел, постонал, потом проснулся, обозвал Джину нехорошими словами, но, когда узнал, что надо ехать выручать Надю, заторопился и занервничал.
— Ну, если ее, то ладно. Жди, сейчас подъеду.
— Жду, Борис Борисович! Оплата тройная, не волнуйся.
Она бросила трубку и весело принялась одеваться. Какие-нибудь запланированные мероприятия — сколько бы они ни обещали радости — никогда не нравились Джине с ее мятущейся, беззаботной душой. А вот такое, с бухты-барахты было в ее стиле. Она и жила в постоянном ожидании случая, обжигалась десятки раз, но никаких выводов не делала. И если что ее и огорчало этой ночью, так это звонок размазни Афанасия, а потом Илия-Надя, а вовсе не Станислав Павлович, который, подлец эдакий, добрался-таки до Парижа, загулял там, видать, с француженками и совершенно забыл, что обещал выдернуть свою Джину из Москвы, чего бы это ни стоило. Верь после этого мужикам, когда они дают клятвы под одеялом.
Борис Борисович приехал минут через двадцать и попросил по телефону не называть его имени-отчества, а только «бобик», он сразу поймет, с кем разговаривает, а главное — как ему самому разговаривать.
— А ты со всеми по-разному разговариваешь? — удивилась Джина.
— А то как же! С каждым человеком надо знать свой стиль! Что там с твоей подругой случилось, что за сто верст от Москвы заслуженному инвалиду машину ночью гонять надо?
— А не знаю! Говорит, босая и больная.
— Тогда ничего особенного, — успокоился инвалид. — Все как обычно, а то я уж волноваться начал.
Скалолаз спустился с борта теплохода «Любовь» в Угличе, как это и предполагалось. Чтобы его исчезновение не вызвало пересудов (всех уже лихорадило после исчезновения певицы из Хабаровска), он сказал своему соседу, трубачу и флейтисту, что срочные дела требуют его возвращения в Москву. Подумав, Скалолаз на всякий случай доложился старшему помощнику капитана. Тот вычеркнул его из списка пассажиров. Работники речной милиции, вторые сутки метавшиеся на борту теплохода в поисках хоть каких-то следов исчезнувшей девушки, личностью Скалолаза не заинтересовались: уже был определен круг людей, с которыми певица из Хабаровска (рок-группа «Торнадо») по имени Илия входила в контакт.
Не приглядываясь к тихим улицам города, Скалолаз добрался до главпочтамта.
Он просидел на скамье около почты полтора часа, но никто на оговоренную встречу не явился. Скалолаз сходил на местный рынок, перекусил, выпил две поллитровые банки пива, вернулся к почте и подождал еще около часа. Вероятней всего, случилось что-то экстраординарное. Николай всегда был предельно пунктуален. Прикинув все варианты, Скалолаз зашел на почту, потолкался там, поболтал с почтарками, чтобы его запомнили, а Николай мог убедиться, что Скалолаз здесь был и ждал его полдня.
После этого он пошел на вокзал и уехал в Москву. Скалолаз не мог знать, что его ожидание могло продлиться годы.
Он не знал, что прошлым вечером в процедурном кабинете частного психоневрологического заведения зазвонил телефон.
Николай, Станислав и Гриша переглянулись — никто не знал их тайного убежища. Но телефон продолжал надрываться. Николай вздохнул и снял трубку.
— Слушаю, — сказал он настороженно.
— Вот и хорошо, что слушаете, — прозвучал ровный, спокойный голос. — С вами, дорогой вы мой, разговаривает майор уголовного розыска Володин.
— Ясно, — так же без нервов ответил Николай.
— Ясно, да не совсем, — коротко хохотнул Володин. — Вы окружены, здание блокировано. Мои люди на крышах, в подвалах, так что ваши навыки в альпинизме не спасут. Предъявлять условия ультиматума?
— Предъявите, — безнадежно ответил Николай.
— В одних рубашках, без курток и пиджаков, оружие в руках, все трое спускаетесь на лифте. Лифт открывается, оружие выкидывается наружу, руки за голову, один за другим, с интервалом в пять секунд выходите из лифта и останавливаетесь посреди холла. Дальше уж наше дело. Заложница ваша от вас сбежала?
— Сбежала. Нам надо подумать. Десять минут, — хрипло сказал Николай.
— Не дури. Тебе не подумать надо, — устало возразил Володин. — Вы хотите договориться, как вести себя на следствии и в суде. Глупо это.
— Иначе мы будем сопротивляться, — упрямо сказал Николай.
— Тогда накрутите себе лишних лет пять. Зачем?
— Мы просто хотим попрощаться.
— Ладно. Пять минут. Включаю секундомер. — Володин оборвал разговор.
Николай положил трубку и сказал, с трудом улыбнувшись:
— Вот и конец нашим приключениям. Террористов из нас не вышло, чего и следовало ожидать. Гриша, на следствии говори, что знаешь. Много о нападении на грамфирму ты не знаешь и знать не можешь. Только не путайся и не ври. Станислав, скажешь, что слепо подчинялся мне. Делал это потому, что я, как хирург, спас твоей матери жизнь. Больше никого не называть.
— А может, прорвемся? — ерепенисто вскинулся Станислав. — Спустимся на второй этаж и…
— Некуда нам прорываться. Ну, попрощаемся.
Гриша взглянул на брата жалкими глазами и сказал срывающимся голосом:
— Это все из-за меня, Коля. Всю жизнь я загубил себе, тебе и Станиславу. Я не имею права больше жить.
— Чепуха, — слабо улыбнулся брат. — Что случилось, то случилось. Если ты на себя руки наложишь, я тебе этого и на том свете не прощу. Я требую, чтобы ты продолжал жить, слышишь? А жизнь у нас будет долгая. Мы еще увидимся.
Они постояли немного, обнявшись, потом скинули куртки, подхватили оружие и пошли в коридор к лифту.
Сорин принял из рук Володина чашку кофе, взглянул в темное окно кабинета, потом перевел взгляд на Штрауса и изобразил крайнюю степень наивного удивления.
— Одного не могу понять, дорогие сыскари! Как это с борта теплохода может свалиться молодая красивая женщина, если там же находится оперативный работник уголовного розыска? Это нонсенс.
Штраус сморщился и проговорил жалобно:
— Не надо, Всеволод Иванович! Я работал в режиме свободного поиска! Я не был нацелен на Надежду Казанскую или Илию Казанову, хотя это одно и то же лицо!
— Но после того, как ты ее «срисовал», ты же должен был оказывать ей знаки своего милицейского внимания, или я ошибаюсь?
— Я виноват, Всеволод Иванович, — сказал Володин бестрепетно. — Задание оперативнику было сформулировано мною неточно.
— Два виноватых — это уже лучше, чем один, — согласился Сорин. — На чем же ты, Виталий, концентрировался?
— На Корецкой с ее телохранителем и группе «Мятежники». Задание по их проверке вы, кстати, давали сами.
— Совсем прекрасно. Виноватых уже трое.
Час был поздний. Полный перечень событий все трое уже знали и теперь пережевывали факты в который раз, чтобы уложить их в какую-то приемлемую схему, но и схемы не получалось.