— Где Анна Николаевна?
— Она отправлена на излечение в санаторий на южном берегу Франции.
— Ясно. Надолго?
— Точно не скажу, но раньше зимы мы ее не ждем.
— Дочь отправила маму? Светлана Дмитриевна?
— Разумеется.
— А в маминой квартире сделали офис?
— Филиал, ночную службу. Моя фамилия Чугунков.
— Хорошо, Чугунков, а скажите мне попросту, вы ждете, что Анна Николаевна вернется когда-нибудь домой? Квартира оформлена под офис, сама она нездорова.
— Правильно, — явно улыбнулся Чугунков. — Добавьте, что к южному берегу Франции при наличии денег привыкают очень быстро. Я думаю…
— Минутку! — радостно догадался Сорин. — Собака, Джина где?!
Чугунков засмеялся открыто.
— Во Франции. Угадали.
— Я вас правильно понял — Анна Николаевна не вернется?
— Я так считаю, но это мое личное мнение.
— Спасибо. До свидания.
— Прощайте, — многозначительно поправил Чугунков.
Сорин положил трубку и подумал, что мелькнувший свет в конце тоннеля померк. Письмо Дворецкой теперь не проверишь — не полетишь же во Францию по такому делу. Собственно, почему бы и не слетать, если бы на это выделили деньги, но ведь не дадут по незначительности факта.
К тому же дочка наверняка подстраховалась, она — умница, нажала на маму, и та будет говорить, что ей велено! Точно так, как в «своем» письме.
Сорин дозвонился до старика Седова, зная, что эксперт еще не спит.
— Викентий, я завтра дам тебе одно письмо. Отпечатано на машинке. Понюхай его.
— Подметное?
— Нет, я думаю, подложное.
— Лишняя информация. Ты направляешь следствие по намеченному тобой пути.
— Тебя не поймешь.
— И не надо. Материал для сравнения будет?
— Найдем.
— Тогда у меня имеется пара молодых мальчиков с университетским образованием, которые доложат тебе с абсолютной точностью, кто является истинным автором твоего письма.
— А сам ты уже ничего не способен сделать? — съязвил Сорин.
— Друг мой, ты жаждешь самоутвердиться, ибо ощущаешь собственную старческую немочь, — тем же ответил ему Седов.
— До завтра, — сказал Сорин.
— Спи спокойно. Наша служба не подведет.
Сорин прошел на кухню, поколебался, разглядывая в холодильнике банки и бутылочки с пивом, но решил воздержаться — не тот напиток, чтобы пить на ночь.
Перед тем как лечь спать, он вяло, без радости подумал, что за месяц работы по делу Княжина кое-какие результаты все же есть. Хоть и очень смутно, но определены фигуры людей, в той или иной степени причастные к последним дням жизни шоу-бизнесмена. Ни у одного из них, правда, не прослеживалось четкого мотива убийства, но это вопрос времени и техники расследования.
Около полудня Надя попыталась подняться с кровати. Стены, залитое солнцем окно, книжная полка — все зашаталось перед ней и пустилось в карусельный перепляс. В памяти мелькали пестрые, не собранные в одну киноленту кадры: мерещилось, как плывет теплоход по ночной реке, играет музыка, кто-то бьет Надю по щекам, угощает шампанским, но чаще всего виделось, как она бесконечно долго летит в воду.
Она пошатнулась и опустилась на пол. Ну, да, дома. В квартире Афанасия. Словно события годовалой давности, Надя вспомнила, как ночью ее подобрали замерзшую и полумертвую на какой-то станции, как Борис Борисович взвалил ее на плечи и, хромая на протезе, поволок в свою машину, а сам все время толковал, что надо срочно везти в больницу.
Но в больницу, как видно, не отвезли. Молодец Джина. В больницу через окошко залезут разбойники, схватят ее и выкинут в реку. Нет, не в реку…
Когда Джина влетела в комнату, сознание Нади отключилось полностью. Обнаружив почти бездыханную подругу на полу, Джина кинулась вызывать «скорую помощь». Однако приезд «скорой» может оказаться опасным. Надю и Джину искали, это было очевидным, к тому же неизвестно, в какую еще переделку Надя попала на теплоходе. Нет, «скорой» пользоваться было никак нельзя.
Джина вызвала старика Илью Михайловича, своего личного врача, который хотя и специализировался по профилактически-гинекологической части, но, как думала Надя, мог справиться с любой болезнью, лишь бы ему деньги платили. Илья Михайлович долго не расспрашивал, велел перенести Надю на кровать, через час он будет.
День начался скверно. Едва Сорин вошел в кабинет, как испуганный Володин по телефону сообщил, что старик Седов по дороге на работу потерял сознание.
— Где он сейчас?
— Дома. В сознании. Хихикает, а жена плачет, собирается его хоронить.
— Ты на машине сегодня?
Через час они были у Седова, дверь им открыла чистенькая старушка с растерянными выцветшими глазами. Жену эксперта Сорин знал плохо, проговорил все лицемерные слова, которые положено говорить в подобных случаях, и вместе с Володиным вошел в кабинет Седова.
Старый эксперт в теплом халате лежал на диване и встретил посетителей так, словно пригласил их на шумную пьянку-гулянку.
— А! Явились! Вот и хорошо! А я еще не остыл! Вовремя, ребята.
— Не выдрючивайся, старый черт! — заорал Володин. — Дашь дуба, не до смеха будет.
— Конечно, дам дуба, мой молодой и глупый друг. Но не сегодня. Садитесь, братцы. Володин, бутылка на книжной полке, за сочинениями графа Льва Толстого. Доставай.
— Обойдемся!
— Ай, перестаньте! — поморщился Седов. — Антон Павлович Чехов умер с бокалом шампанского в руках! Мужчина, я понимаю. Вы что, пришли около меня сидеть, стонать и советы давать, как эту дурацкую жизнь подольше растянуть? К черту, поговорим о делах! Это наш лучший лекарь!
— Викентий, — начал было Сорин, но тот раздраженно отмахнулся.
— Оставь. Послушай лучше меня… Сейчас Володин нальет, и послушай.
Володин с осуждающими стенаниями достал из тайника бутылку коньяка, и под наблюдением Седова они выпили с Сориным по рюмке.
— А теперь слушай, — серьезно сказал Седов. — Я вчера и сегодня утром, чтоб не думать об этих хворях, вот о чем размышлял. Я подумал о жизни Акима Княжина в последние месяцы.
— Может, отложим? — спросил Сорин.
— Прекрати! Представляешь ужас, если я буду лежать и думать о своей смерти? Слушай. Я создал модель его существования, сделал выводы и, по-моему, вычислил возможного преступника. Во всяком случае, сузил круг подозреваемых до нескольких или даже одного фигуранта.
— Вызывать группу захвата? Будем брать злодея? — улыбнулся Володин, убедившись, что старый кунак не собирается помирать.
— Может быть, — деловито кивнул Седов. — Ну те-с, не буду распространяться, как старый рецидивист Княжин прыгал по жизни с молодых лет, ясно, что после того, как развалился СССР, он разумно решил, что пришло его время, время широкомасштабных афер. И создал студию грамзаписи «Граммофон XXI век». Так?
— Создал, — кивнул Сорин. — В компании с другими.
— Но его капитал в сорок процентов был основным! Однако где-то к весне этого года действия Княжина, его методы не понравились его компаньонам, остальным акционерам и в первую очередь — гендиректору Агафонскому.
— Допустимо. И это не скрывается, — согласился Сорин.
— Не сбивай с мысли! — обиделся старик. — Ситуация простая. Когда Княжина выставили в двери, он полез в окно. Фирма выбросила Княжина, но потеряла солидные деньги. Я проверил — они на краю краха. И когда возник вопрос — кто внесет эти деньги, Княжин направил туда своего приятеля — подставное лицо.
— Тофика? — подхватил Володин. — А что, может быть! Ведь Тофик обещал выдать за информацию о смерти другана Княжина сто тысяч долларов. Ну-ну?
— Правильно. Ты делаешь успехи. Но Тофика быстро раскусили, поняли, что он — тот же Княжин. И потому Тофик, как вам известно, через день после кончины Княжина был застрелен в ресторане! «Граммофон» отбивался от мафии Княжина — Тофика, от их наезда. И, судя по всему, отбился. Через два трупа.
— Викентий, — терпеливо сказал Сорин. — Как же отбился, если уже после смерти Княжина и Тофика студию «Граммофон» обстреляли из гранатомета? Кто это сделал?