Только сейчас я вышла из шока. Решение требовало обдумывания. Я начала оглядывать стены и потолок, размышляя: «Танька его раздражает, при ней он ничего говорить не станет — это раз… Ровные серые стены наводят тоску, здесь бы хорошо смотрелись голубые или зеленые обои… Экскурсия по городу, в котором я провожу расследование, отнюдь не помешала бы — это два… Люстра в форме цветочка сюда ну никак не вписывается. Видимо, осталась от прошлого дома. Наверно, из комнаты матери или сестры… Кстати, есть ли они? Вот и спрошу. Узнать побольше о возможном участнике загадочных махинаций с огнями (в случае, если это не настоящий НЛО) полезно для расследования — это три».
Наверно, кого-то удивляет мое поведение, но я совершенно не приспособлена принимать любое маломальское решение сиюсекундно. Мой мозг требует серьезного осмысления абсолютно всего, вплоть до выбора заколки, которой я соберу сегодня волосы в хвост. Да и вообще, ненавижу выбирать. А принятие решения — это всегда выбор, хотя бы пресловутое «да» — «нет», а то и посложнее и многообразнее варианты бывают.
Боюсь сверяться с часами, чтобы сориентироваться, сколько времени прошло. По всей видимости, немало, так как Грачева, не дождавшись от меня ответа, уже потопала в прихожую, а Прохор стал подгонять новым вопросом:
— Ну так что?
— Да.
— Отлично.
Семашко подскочил и проводил меня до двери. И почему эти две буквы так тяжело даются? Почему две буквы — это результат многословного и напряженного внутреннего монолога? Или это только у меня так?
Уже в дверях брюнет сказал:
— Завтра, надеюсь, я буду лучше себя чувствовать. На всякий случай дай мне свой телефон, чтобы я мог отменить, если совсем разболеюсь. И кстати, как зовут прекрасную журналистку? — Я назвалась и продиктовала номер. — Юлия? Какое красивое имя. До завтра!
— До завтра, — кивнула я, и мы вышли на улицу.
— Столько времени псу под хвост, — изрекла недовольная Грачева, посмотрев на циферблат. — Ну что, пойдем к дому Ланских? Авось выловим кого-нибудь из прислуги.
— Знаешь, я устала сегодня от общения. Давай перенесем. Лучше пораньше ляжем спать.
— Спать?! Время только семь. К тому же нам еще на стройку идти.
— Ну вот, поужинаем и ляжем спать. А посреди ночи встанем и пойдем на стройку.
— М-да, жрать охота дико…
Мы перекусили в кафе, а когда вернулись в гостиницу, обнаружилось, что дядя дал Таньке разряженную фотокамеру. Мы достали ее, чтобы проверить, как она работает, для того чтобы быстро сориентироваться на случай появления огней, все-таки устройство было современным и сверхнавороченным, вот тут при помощи мигающей красной лампочки и выяснилось, что ничего мы снять сегодня не сумеем.
— Тебе дали зарядное устройство?
— Да. Но заряжаться будет часов пятнадцать-семнадцать.
— Что же ты дома не проверила? — удивилась я, потому что сама бы поступила именно так.
— Мне было некогда! Я изучала сайт города.
После этих слов ругать Таньку расхотелось. Все-таки она и вправду поработала. Ничего страшного не произошло, пойдем на охоту завтра.
В номере я приняла душ, попила чай и стала готовиться ко сну. День был насыщенный, информативный, поэтому я физически ощущала, как меня покидают последние силы. Выключив свет, я обратила внимание на не понравившееся мне с самого первого взгляда зеркало, но было лень что-то с ним делать, в итоге я просто переоделась в пижаму и залезла под одеяло.
Сон отчего-то не шел. Я ворочалась с каким-то нарастающим беспокойством, неясно откуда прилетевшим и с какой целью опоясавшим мой разум, наконец решила просто расслабиться. Вот взять и вытянуть конечности, лечь на спину и реально расслабиться. И освободить мозг. И глубоко-глубоко дышать.
Поступив согласно собственному плану, я начала и впрямь ощущать некое блаженство, сиюминутно готовящееся перейти в состояние дремы, как вдруг некий загадочный шум острой иголкой впился в мои уши, пронзив их до самого мозга — того мозга, который мне только что с таким неимоверным трудом удалось освободить. Поняв, что дрему я безвозвратно потеряла — она наверняка на меня обиделась и уже никогда не вернется, — я стала вслушиваться.
Когда отключают антенну, подобные шипящие звуки слышатся по телевизору, их еще называют «белым шумом». Но, к сожалению, в моем номере он не был даже воткнут в розетку, что явно исключало его причастность к нарушению тишины.
«Может, это у Таньки?» — трусливо попробовала я себя успокоить и повернулась на бок.
Через тридцать секунд пристального вслушивания я могла поклясться, что нет такого изобретения на нашей планете, которое могло бы распространять сей звук. Он был иррациональным. Нетехническим. И нечеловеческим.