Добравшись до этого места в своих размышлениях, Кервин зарылся лицом в ладони и попытался полностью отключиться. Это еще хуже, чем обвинения Остера в шпионаже в пользу землян.
Утром четвертого дня он услышал с лестницы голос Элори. Что ж, в ночной битве он, пусть с невероятным трудом, но одержал над собой победу. Единственное, что теперь предстояло ему — это смирение.
Он любил Элори — но любовь эта могла привести к тому, что она потеряет способности Хранительницы, а это поставит под угрозу работу, от которой зависит будущее всего Даркоувера. В случае их неудачи Пандаркованский Синдикат немедленно обратится к земным специалистам и примется преобразовывать даркованскую экономику на земной лад.
«А разве это так плохо? — предательски шепнуло его второе „я“. — Раньше или позже, но все равно Даркоуверу предстоит перестроиться на земной лад. Оно и к лучшему! Даже для Элори — слишком тяжелый это для нее груз; нельзя молодой девушке жить в заточении, хоронясь ото всего, что есть хорошего в жизни. И если у нас ничего не получится… если у нас ничего не получится, то какая разница, Хранительница там Элори или не Хранительница, и тогда она сможет быть моей…»
«Предатель! — бросил он себе горькое обвинение. — Эти люди приютили тебя, дали возможность остаться на Даркоувере, приняли как своего… А ты готов погубить их! Что бы ни случилось, главное — чтобы Элори сохраняла спокойствие духа».
Но со звуками ее голоса в душе у Кервина снова все забурлило. «О Боже, Боже, Элори, Элори…» Он направился было к двери, но, не видя ничего перед собой, развернулся обратно и рухнул ничком поперек кровати. Все существо Джеффа корчилось от боли и бунтовало. Нет, видеть ее — это выше его сил.
— Кервин? — послышался через некоторое время из-за двери голос Раннирла. — Ты спустишься?
Собрав в кулак остатки воли, Джефф спустился вслед за Раннирлом в гостиную. Как обычно, комъины расселись полукольцом перед камином, но Кервин видел одну Элори — снова в легком, как паутинка, вышитом цветочными узорами платье с пряжкой из одного-единственного кристалла, висящего у ворота, словно вопреки законам гравитации. Медные кудри украшал венок ослепительно-белых цветов. Когда вошел Кервин, она подняла голову; и Джефф, собираясь с духом, вдруг ощутил воздушное, прозрачное спокойствие, потому что улыбка Элори была такой же мягкой, отстраненной, спокойной, как всегда.
Неужели она на самом деле ничего не почувствовала? Неужели все это ему лишь почудилось?
Кеннард встретился с Джеффом взглядом и по-отечески положил руку на плечо. Казалось, прикосновением этим передавалось какое-то знание, и внезапно Джефф угадал правду: «Ты даже представить себе не можешь, что это такое — подготовить Хранительницу». Каким-то непостижимым образом за эти три дня Элори умудрилась восстановить прежнее холодное, отстраненное самообладание. Она улыбнулась Кервину — вроде бы улыбка оставалась прежней, дружелюбной, благосклонной — но своим новым обостренным чутьем под маской спокойствия Кервин уловил шрамы незатянувшихся трещин, воспоминание о катастрофе.
— Джефф, Остер говорит, что матричный капкан готов. Мы запланировали операцию на сегодняшний вечер. Установить капкан хочет Остер. Я сказал, что ты не будешь возражать.
— Да, конечно… — сказал Джефф. — Кстати, а что такое матричный капкан?
Элори состроила детскую гримаску.
— Это… это грязное извращение честной науки, — горячо заявила она.
— Не обязательно, — возразил Кеннард. — Бывают самые разные матричные капканы. Например, Вуаль перед входом в Башню, пропускающая одних комъинов. Остер, какого типа твой?
— Барьерный. Через мозг одного из нас кто-то подслушивает, что делается в Круге. Ну, а если он и сегодня попробует пробиться сквозь барьер, капкан парализует его и даст нам на него хорошенько взглянуть.
— Ничего не имею против, — произнес Кервин. — Поверьте, если за нами действительно кто-то шпионит, мне ничуть не меньше, чем вам, не терпится вывести его на чистую воду!
— Так давайте же начнем, — беспокойно поднялась из кресла Элори. — Я… — Она замялась, прикусила губку и произнесла отрывисто: — Я бы выпила немного кирьяна. — Кеннард неодобрительно покосился на нее, но она уже стояла возле бара с напитками. — Еще кто-нибудь хотел бы сегодня подстраховаться? Остер? Раннирл? И не надо так смотреть на меня, Тани; я знаю, что я делаю.
— Элори, если ты не очень хорошо себя чувствуешь, операцию можно отложить на несколько дней.
— Мы и так уже отстаем от графика на трое суток. — Она подняла к губам бокал кирьяна и покосилась на Джеффа, когда, как ей казалось, он смотрел в другую сторону; и ее потерянный, исполненный муки взгляд поразил его до глубины души.
И она тоже? А ему-то казалось, будто страдает он один, что она ничего не помнит; теперь же, зная, какую ей это причиняет боль, Кервин искренне желал, чтоб она оставалась невозмутимой, чтоб его поцелуй не значил для нее ничего. Ибо теперь он окончательно понял, что наделал.
Джефф никогда раньше не видел матричного капкана. Тот походил на кусок странно перекрученного блестящего металла, инкрустированного кристалликами и пронизанного светящимися спиралями. На тонких губах Остера играла тигриная улыбка.
— Элори, ты можешь еще минутку подержать картинку? — поинтересовался он. — Покажи-ка, кто попался, — он кивнул на красивую, смертоносную вещицу, лежащую у него на коленях. — Я установил капкан так, чтобы он захлопнулся, как только кто-нибудь попытается подлезть под наш барьер. Все сработало, я четко ощутил этот момент; и кто бы это ни был, сейчас он надежно обездвижен. Элори, дай-ка картинку на монитор.
Элори взяла кусок шелковистой, металлически поблескивающей изолирующей ткани, обмотала кисть и брезгливо, словно касаясь чего-то исключительно грязного, подобрала матричный капкан. Затем повернула верньер монитора. Вспыхнула зеленая точка и принялась быстро расти, пока весь экран не заполнила картинка. Постепенно изображение сфокусировалось, и на экране появился вид Арилинна; Кервин беззвучно присвистнул, узнавая ориентир за ориентиром в быстро меняющемся изображении. Затем, безо всякого перехода, на экране возникла скупо обставленная, почти совсем без мебели, комната и фигура человека, сосредоточенно склонившегося над чем-то у него на коленях, неподвижного, как смерть. Постепенно весь экран заполнило его лицо.
— Раган! — вырвалось у Кервина.
Желчный коротышка, завсегдатай портовых баров, неотступно преследовавший Кервина, продемонстрировавший, как пользоваться матричным кристаллом, и указавший Кервину-путь.
Раган.
Давно следовало догадаться.
Да и кто еще это мог быть?
Неожиданно Кервина захлестнула волна слепой, нерассуждающей ярости. Какое-то атавистическое, чисто даркованское чувство всколыхнулось в нем, заглушая голос разума; в мозгу не оставалось ничего, кроме бешенства, что им так беззастенчиво манипулировали.
— Комъин, жизнь этого человека — за мной, — произнес он на древнем языке комъинов, без малейшего усилия всплывшем из глубин памяти. — Когда и как получится, но я заявляю право лишить его жизни в поединке один на один, и тот, кто посмеет опередить меня, будет иметь дело со мной!
Остер, приготовившийся было швырнуть очередное обвинение, замер, как громом пораженный, широко вытаращив глаза.
— Комъин Эйллард, — произнес Кеннард, — как представитель Совета я признаю за тобой право в поединке один на один лишить этого человека жизни или отдать свою.
Словно пребывая в отключке, Джефф выслушал ритуальные слова. У него буквально чесались руки разодрать Рагана на кусочки.
— Раннирл, — напряженно произнес он, взмахом руки дав знак убрать картинку с экрана, — ты не мог бы показать, где это? На сколько еще хватит капкана, Остер?
— Вы не можете этого допустить! — разорвал повисшую тишину голос Таниквель. — Это же самоубийство! Джефф меча и в руках-то не держал, а вы… неужели вы думаете, будто у этого шаруга хватит чести биться один на один?