Прямо на своем пути они попадут на заросли чольи. Появляясь на склонах с востока или запада, он погонит свою затравленную дичь к чолье. Может, им удастся пройти ее без повреждений, но такое случается нечасто. В чолье были и такие тропы, которые никуда не вели. Он сам проложил часть из них. Во время многочисленных набегов в пустыне он прекрасно изучил эти узенькие тропинки. Каждая из них была тупиком, ловушкой, из которой нелегко выбраться без последствий.
Он открыл, что эти слепые тропки исправно заставляют его врагов ходить пешком. Конь, который хорошо накололся о шип чольи, это уже искалеченный конь. Панама не имел таких чувств к лошадям, какие бывают у индейцев прерий, а также у кое-кого из его собственного племени. Для Панамы лошадь была чем-то таким, на чем ездят, и если конь умирал или становился калекой, он просто брал другого.
Наконец Панама лег спать. Его разбудит первый свет, и это будет скоро. Ему хотелось выбрать место, где они будут умирать, и в мыслях он уже сделал этот выбор.
Где-то среди лавы завыл койот. Земляная сова спустилась к земле, а потом стрелой умчалась в ночь. С горы сорвался небольшой обломок базальта, прокатился по склону и упал вниз. Звезды, будто далекие лагерные огни, оставались спокойными.
Из лагеря пришел Том Беджер и остановился рядом с Родело.
— Спокойно?
— Угу.
— Дэн, ты поосторожнее с Харбином. Что там между вами — это ваше с ним дело, и ты его уладишь, когда сможешь, но сейчас нам нужно каждое ружье.
— Я не хочу драться с ним.
— Знаешь, Родело, я тебе удивляюсь. Зачем ты вообще здесь, что ты задумал?
Родело игнорировал вопрос. Он качнул головой в сторону гор.
— Ты индеец, Том… или частично индеец. Чего он ждет?
— Удобного времени, удобного места. Он знает, куда мы должны идти, знает, как можем туда попасть. Том помолчал.
— Я думаю, он собирается убить только одного.
— Одного?
— Ну да… последнего.
Глава 9
Последние звезды еще ярко сияли в небе, когда они оседлали коней. Купы чольи как будто светились собственным огнем. Холодный лунный ландшафт лавового поля, разрушенного эрозией и превращенного в фантастический хаос зазубренных скал, имел зловещий вид.
Все молчали. Слышалось только поскрипывание кожи, когда седлали лошадей, затягивали подпруги или закрепляли вьюки. Вьючная лошадь была в самом плохом состоянии. Золото весило около сорока фунтов, но оно лежало тяжело, без упругости живого груза.
Родело, стоя за лошадью, проверил револьвер. Все патроны на месте, оружие готово. Он сунул револьвер в кобуру, но ремешок оставил снаружи, чтобы быстрее вытащить при необходимости.
Нора оказалась в седле первой. Остальные быстро уселись на лошадей, и после короткой паузы, когда никто не трогался, Родело двинулся вперед. Он поехал на восток, а потом на юг; держась едва заметной тропы, которая, казалось, вьется прихотливо, но он четко держал курс по дуге, огибавшей Пинакате. К нему подъехал Харбин.
— И куда это ты собрался ехать?
— Если хочешь попробовать прямо на юг — давай. А я еду вокруг.
— А что там прямо?
— Там большой кратер. Между ним и пиками Пинакате — самая страшная мешанина гребней и изломанной лавы, какую ты когда-нибудь видел. Может, и есть там какая-то дорога, но я ее никогда не видел, а в темноте я не охочусь.
Буркнув, Харбин отстал. Он с подозрением следил за каждым движением Родело, и подозрения его все возрастали. У него, как говорится, был короткий фитиль и взрыв мог произойти в любую секунду.
Родело держался едва заметной тропинки, пересекавшей гребень черного базальта, а потом поехал вниз к просвету, открывшемуся среди зарослей чольи. Он остановился, осматривая путь впереди, чтобы наверняка попасть на тропу. Здесь было много проходов, но ни один из них не выглядел надежным. Наконец он сделал выбор, но двинулся медленно, избегая густых зарослей чольи. Ее зазубренные колючки сами впиваются в тело, и если их не вырвать, то они могут вызвать болезненные раны.
Никто не разговаривал. Они понятия не имели, насколько близко могут быть яки, но голоса разносятся в горах далеко, а они не хотели быть услышанными.
Прежде чем отъехать от водоема, Родело хорошо напился, а потом еще раз. Стоя рядом с Норой, он сказал:
— Старый индеец из пустыни говорил мне, что вода прежде всего уходит из крови. Ты замечала, как мало у нас течет крови из царапин? Наверное, как раз поэтому. А если так, то от этого замедляются движения человека, а может быть, и мысли. Белый человек обычно старается нормировать воду, но индеец пьет, сколько влезет, при каждом удобном случае, зная, что выдержит дольше и будет в лучшей форме.