Осколок меча был уже в руке Леонатоса, и он резал лозу, крепко его связывавшую.
Протей: Мой капитан говорит правду! Ксеносы могли выйти нам во фланг, и тогда все было бы кончено! Мы знали, что Кадмейцы не сдадут позиций и будут сражаться, а значит, дадут нам время перейти в наступление! Кадмейским янычарам это стоило многих жизней, но без них Трамессина-IV была бы потеряна.
Тибальт: О, то есть нас повысили с жертвы доктрины до отвлекающего фактора? Как я сожалею, что могу убить вас только один раз. Огонь!
Лоза поддалась. Леонатос вырвался из пут, занес руку и метнул осколок меча. Он был как всегда меток.
*хрипение Тибальта*
Клотен: Хороший бросок, капитан.
Освободившись, Леонатос сорвал лозы со своих боевых братьев.
Гвардеец: Они вырвались! Открыть огонь! Открыть огонь!
Леонатос: За Ваал! За Данте! За Сангвиния!
Сказанные ранее слова Леонатоса, что у них есть оружие, были правдивы одновременно в нескольких смыслах. У них были их кулаки, дополненные сверхразвитой мускулатурой и невероятно плотными костями. У них была скорость восприятия, благодаря которой в битве время словно замедлялось. Даже без болтеров, цепных клинков и силовой брони все они оставались живым оружием. Они бросились к гвардейцам с такой стремительностью, что даже солдатам расстрельного отряда удалось сделать лишь пару выстрелов, прежде чем Леонатос и его боевые братья оказались среди них. Кровавые Ангелы не обратили внимание на боль от тех немногих выстрелов, что в них угодили. Они преодолели расстояние до гвардейцев за полсекунды и начали убивать.
Что я могу сказать о сражающемся космическом десантнике, что не говорилось уже тысячи раз во всех боевых проповедях и песнях? Вам это описывали как танец смерти, где каждое движение, тщательно выбранное и исполненное, наделяло убийство неким кровавым изяществом. Возможно, вам описывали материализовавшуюся ярость, отбрасывающую нас к тем временам, когда человек был диким животным, и звериную неистовость, вновь возвращающуюся на поля сражений.
Я долго пытался подобрать слова, которыми можно было это точно описать. Но слов недостаточно. В Мууле они были божественны, они были аватарами войны. В оазисе, охваченные яростью, в пятьдесят раз уступающие противнику по численности — совсем иными, воплощениями гнева и разрушения. В этот момент я осознал, что они не просто так назывались ангелами смерти.
А что касается меня… Я, разумеется, тоже погиб. Все мы погибли. Они уничтожили всех солдат 409-го Кадмейского. Те, кого успели предупредить, схватились за лазганы, но разгневанные космические десантники уже стояли перед ними мгновение спустя. Многие сбежали в пустыню и там стали жертвами местных хищников или погибли от перегрева. Некоторые укрылись в пещерах; их пожрали сирены, договор с которыми закончился в тот же момент, когда они отдали нам Кровавых Ангелов для казни.
С гордостью могу отметить, что я погиб сражаясь. Я никогда не отличался ни боевыми умениями, ни храбростью, но я знал, что мой час настал. С лазерным пистолетом в одной руке и боевым ножом в другой я побежал на Кровавых Ангелов, ворвавшихся в наш лагерь с места казни. Меня убил воин по имени Лизандр. Он проломил мне череп ударом кулака, и я упал, перестав что-либо воспринимать. Его лицо, перекошенное от гнева и ненависти, стало последним, что я запомнил. Он был послушником в ордене, новобранцем в рядах Кровавых Ангелов, но мне казалось, что сама смерть явилась в его обличье. И эта смерть была куда величественнее, чем заслуживал такой ничтожный человек, как Демосфен Кейн.
Но как же я тогда веду свой рассказ, спросите вы? Дело в Эйдолоне, разумеется. На этой планете смерть — это не путь из бытия. Эйдолон не отпускает своих мертвых, он использует их. Ныне мой дух привязан к забрызганным кровью камням пустыни, и на этих камнях я вырезаю свою историю, проговаривая ее миллионы раз, переживая ее снова и снова и каждый раз умирая.
Это не награда. Это не наказание. Просто таков Эйдолон.
Кровавые Ангелы забрали свою броню и оружие и ушли из лагеря, заваленного телами. Они продолжили путь по пустыне, вновь направляясь к следующему пункту назначения, городу под названием Вада.
Клотен: Еще одна пачка предателей уничтожена. На Эйдолоне они никогда не заканчиваются.
Леонатос: Нет, брат Клотен, они были не такие, как прочие. Да, они были предателями, но породил их не Эйдолон. Их породили ангелы смерти.
Они молча продолжили путь. Между тем наступила ночь, и на демонический мир опустилась холодная тьма.