Глава 7
Рассвет еще не наступил, а Варсава уже думал о том, что этот день будет таким же, как и предыдущий. Отделение пересекло очередное высохшее устье реки, оставляя крупные следы на земле. Последние четыре дня они двигались на огромной скорости даже в самый солнцепек.
Они оставили песчаную местность на юге далеко позади и, согласно тактическим картам, углубились в центральные равнины на тридцать с небольшим километров. На удивление эта местность была обильно покрыта зеленью. Гаутс Бассик был островом без океанов, но иногда кратковременный дождь наполнял водой канавы и устья рек.
Не поддающиеся ржавчине солянки росли на красной, бесплодной почве рядом с покрытыми каплями акациями. Остатки дренажных каналов стали пристанищем для древних растений. Высокие деревья, растущие на дюнных полях, были, возможно, самым большим отличием от центральных и западных территорий и своих собратьев на юге и востоке.
Следуя по высохшим каналам, отделение «Бешеба» повернуло на север, пытаясь связаться со своими братьями.
Варсава брел по маршруту, издавая гидравлическими суспензорами колена свистящий звук. В такой «монотонной» стране легко было заснуть, намеренно провоцируя полудрему. Но он оставался на чеку, заставляя себя периодически сканировать местность и передавать информацию по воксу. Его болтер висел через плечо, а левая рука свободно болталась рядом со спусковой скобой. За последние четыре дня отделение «Бешеба» научилось избегать бродячие группы мертвецов в целях экономии боезапаса. Хотя кроме мертвецов и отбившихся от стада коз здесь не было никаких признаков жизни.
— Я чувствую высокие атмосферные колебания. Бактерии, — объявил Варсава, когда линейный график возник в левом углу визора его шлема. Порыв ветра «омыл» лица Горгона крупицами песка
— Что ты говоришь?
Хотя ни одно человеческое заболевание не могло разрушить иммунную систему космического десантника, Саргаул активировал вентиляционную систему шлема.
— Я тоже чувствую это. Очень кислотные, очень сильные, — подтвердил он, сплевывая слюну через решетку шлема.
Цитон сделал то же самое, глубоко задышал и откашлялся, когда его мульти-легкое отвергло воздушную субстанцию.
— Я не могу определить это, — произнес он, повышая голос и интенсивно отмахиваясь от пылевых потоков.
— Это чистая деформация.
Отделение остановилось, пока Цитон отмахивался и откашливался. Факт, что субстанция могла заставить так вести себя даже космического десантника, говорила о ее летальном эффекте. Запирательные мышцы его легкого сжимались, когда орган пытался прочистить дыхательную систему очищающей слизью.
— Никаких больше образцов, — зло крикнул Сика. — Варсава, выключи свой монитор. Ты вселяешь в нас беспокойство.
Варсава выругался, но подчинился. Ядро блока питания его брони функционировало уже две тысячи лет, и дух брони отличался капризным темпераментом, но никогда не лгал десантнику. Он заметил на мониторе еще кое-что, помимо бактерий.
Его детекторы зафиксировали органическую сигнатуру, знакомую Варсаве.
— Помните, что говорил Аргол, — продолжил Сика. — Если сенсоры не работают, у вас остается инстинкт, который не подведет. Используйте глаза, уши и прекратите отвлекать друг друга.
Отделение принялось обсуждать спуск с выступа высохшего русла реки.
Но Варсава напрягся. Слова Аргола эхом отозвались в его голове.
Неожиданно Варсава расстегнул заклепки шлема и попробовал воздух языком. Сначала привкус был горьким, организм, витавший в воздухе, пытался разложить сверхчувствительные органы вкуса. Но Варсава чувствовал что-то еще, что-то мимолетное, едва уловимое. Есть! Скрытый среди воздушных токсинов медный привкус, который сложно было с чем-либо перепутать. Свежая кровь.
— Кровь. Свежая кровь.
— Кровь. Кровь, — слово эхом пронеслось между воинами отделения.
Сержант Сика приказал им остановиться, услышав предостережение Варсавы. Цитон снова попробовал небом воздух, на этот раз более осторожно.
— Теперь, когда ты сказал. Я тоже чувствую ее. Очень сложно заметить кровь среди других токсинов.
— В каком направлении? — спросил Баэл-Шура.
Его аугментированная челюсть была слишком сильно пришита к верхней трахее, уничтожив нейроглоты, отвечающие за вкусовые ощущения.
— Далеко отсюда, по крайней мере шесть километров к северо-востоку от нас, — доложил Варсава.
— Мы идем туда, — произнес Сика. — Отличное сработано, брат Варсава.
Ветер усиливался, заставляя акации склоняться к земле и выкорчевывая соляные кусты. Было что-то зловещее в этом заразном ветре.
Варсава убедился, что система вентиляции в норме и внешние заклепки крепко закреплены, хотя эти меры предосторожности обычно принимались во время выхода в космос или нахождения в вакууме. Ветер обдувал его броню, словно циклон, столкнувшийся с бункером.
Они вызывающе повернулись по направлению к ветру. И он наказал их.
Пригнув головы и выдвинув плечи навстречу пылевой буре, сержант Сика вел их туда, откуда исходил запах свежей крови.
На борту «Рожденного в котле» Сабтах бродил по старым коридорам. Он разминал шею, ослабляя мускулы и напрягая потрескавшиеся связки. Он часто так делал, когда его одолевали тяжелые мысли.
Храм был местом, куда он приходил подумать. Раньше космические десантники Хаоса были более приближены к миру материальному и обладали жесткой волей и характером. Они редко посещали храм. Это было тихое место, где Сабтах любил поразмышлять.
Он сел напротив храма и достал свой самый ценный трофей.
Секира была выкована на Фенрисе, ее латунный наконечник был богато украшен. Это был один из трофеев Сабтаха, который он хранил в своей личной келье.
Взвесив оружие в руке, Сабтах сделал несколько взмахов. Изначально секира принадлежала Серому Охотнику, одному из проклятых детей Лемана Русса.
Сабтах еще помнил те времена, когда орден Кровавых Горгон был объявлен Инквизицией Экскомуникат Трайторис через шесть десятилетий после его основания. Он еще был зеленым неофитом, и то были позорные времена. Космические Волки прогнали их с родного мира. Раздробленный орден, преследуемый дикими хищниками. Они превратились в воров: грабили, скрывались, убегали. Братья оставались вместе только ради выживания. Орден распался на фракции, возглавляемые боевыми капитанами, которые увели свои роты в различные отсеки корабля, надолго запечатав их.
Они потеряли достоинство.
И именно Гаммадин объединил разрозненные роты. Именно он развязал войну ордена, которая превратила многие участки корабля в руины. Но в конце концов, Горгоны пришли к взаимопониманию. Именно Гаммадин ввел ритуалы кровной связи, чтобы никогда больше брат не выступил против брата.
Сабтах верил, что история шла по циклам. Что будет, то будет. Как Горгоны объединились, так и расколются.
Но Сабтах верил и в то, что он сможет изменить историю ордена, ведь это была его обязанность, как кровного брата Гаммадина. В конце концов, Сабтах был здесь с самого начала. Он был тогда, когда Горгоны подняли головы и смогли дать отпор Волкам.
Он помнил ту ярость, которую выплеснули Кровавые Горгоны на десантников-лоялистов. Сабтах никогда еще прежде не испытывал подобного чувства. Они вступили в бой с Волками, взяв судно на абордаж. Применяя тактику удара-отступления, они заставили противника понести тяжелые потери.
И хотя Волки были беспощадными и жестокими воинами, они не обладали познаниями Горгон в абордажной тактике. Сабтах тогда был еще молод, но в тот день он убил Серого Охотника. Он даже содрал скальп в виде бороды и забрал его секиру.
Он не мог допустить возвращение ордена к временам позора и бесчестия. Они были свободным орденом, вольным путешествовать хоть на край Вселенной.
Кровавые Горгоны не знали, что такое угнетение. Для Сабтаха это был бич человечества. Он знал, что граждане Империума работали и умирали, не выходя за пределы заводов. Нет, это не жизнь. Кровавые Горгоны были словно генералы-меченосцы с древней Терры, завоевывавшие все, чего они касались. Сабтах гордился этим.