— Похоже на всех тех проповедников, о которых я слышал.
— Да, — кивнул Демарко. — Сначала разницы практически не было. Но постепенно, в его проповедях стало все меньше говориться о Боге, и все больше о роли его паствы в приближающемся Конце света. Они, учил он, преследуемы или еще хуже — презираемы слепыми и неверующими людьми. Мир — опасное место, и станет еще более опасным. Только он может защитить их, только он может привести их к спасению. Они должны доверять ему, должны верить ему. Безоговорочно.
— И это, — сказал Квентин, — все меняет. Он перестал быть истинным духовным лидером и начал превращаться в опасного лидера культа.
И снова Демарко кивнул.
— Но все же, он не проповедовал насилие, насколько можно было судить со стороны, а к тому времени за Сэмюелем уже велось наблюдение. Он читал проповеди об обычных страшных предзнаменованиях приближающегося Конца Света. О том, как будут наказаны безбожники, но никого не побуждал к каким-либо действиям, кроме молитвы. Не было сообщений о жестоком обращении, никаких историй от бывших членов церкви, которые указывали бы на какие-либо откровенно опасные идеи. Они даже особенно не отгораживались от людей, живущих рядом. Единственная вещь, которая выделяется, это — то, что он оставил свою первую маленькую, достаточно уединенную церковь за пределами Лос-Анджелеса в руках одного из своих доверенных последователей, а сам продолжил свой путь.
— Казалось, что следующие восемь или десять лет он не хотел где бы то ни было обосноваться. Он путешествовал по стране. Проводил, где-то год в подходящем месте, обычно в маленьком городке или другом отдаленном поселении, приобретая нескольких последователей, а затем выбирал одного из них, чтобы тот управлял этим подразделением его церкви. Затем вновь двигался в следующее подходящее место.
— Почему? — спросил Сойер. — Это не имеет смысла.
— Кажется, что это делалось наугад, — согласилась Холлис. — Я всегда так думала. Если те подразделения, которые он основал, похожи на то, что в Вентуре. Тогда это просто лачуги с горсткой преданных членов.
— Лачуги… Плюс огромное количество недвижимости, — заметил Бишоп.
— Хорошо, но главным образом это ничего не стоящая собственность. Заброшенные здания, оставленные предприятия, и немного земли. Какой прок от обладания всем этим? Особенно если ты ничего не делаешь, чтобы привести всю эту собственность в порядок?
— Хотел бы я знать.
Холлис, нахмурившись, посмотрела на Бишопа, а затем перевела глаза на Демарко.
— Ты не знаешь, зачем ему нужна земля?
— Нет.
— Его правая рука и не знает? — в ее тоне явственно слышался сарказм.
Демарко проигнорировал колкость.
— Да. Его правая рука не имеет ни малейшего представления. Сэмюель ведет себя скрытно. Очень скрытно. Он никому не доверяет свои мысли, насколько я знаю — возможно, за исключением только Рут Хардин, которая была с ним дольше, чем кто-либо еще. И, как сказал Бишоп, он не читается как экстрасенс, и пока мы не нашли экстрасенса, который может прочитать его. Хотя бы частично.
— Включая тебя?
— Включая меня.
* * * *Руби задержалась в душе так надолго, насколько осмелилась, используя специальное мыло, которое принесла мама. Оно пахло розами так приторно, что ее тошнота стала еще сильней, пока она намыливала себя от головы до кончиков пальцев ног. А потом просто стояла под струями горячей воды.
Ритуал.
Она ненавидела Ритуал.
Но две другие девочки любили, Руби знала это. Эмми и Тереза. Она видела это в их распахнутых ошеломленных глазах и вспыхнувших щеках. Она слышала это в возбужденном взволнованном хихиканье.
Они были в стадии Становления, и это восхищало их.
Отец восхищал их.
Но Руби и Брук знали правду, и то, что они знали заставляло их дрожать.
И стоя в душе и думая о предстоящем Ритуале — она уже дрожала, в ее желудке поднималось ощущение отвратительного холодного ужаса, и Руби была не уверена, как долго сможет притворяться. Она даже не была полностью уверена, что Отец верит в ее притворство, за исключением…
Казалось, он получает то, что хочет от нее. То, что ему нужно. Он казался довольным. Возможно, поэтому у нее получалось заставить Отца видеть то, чего не было. Она позволяла себе надеяться, что это — правда. Что даже его можно заставить видеть то, что она хочет, верить в то, во что она хочет, чтобы он верил…
Может быть.
И если она может делать это…
— Руби, поторапливайся! Ты опоздаешь.
Она неохотно выключила воду, вышла из душа и начала вытираться полотенцем. И в тот момент, когда Руби стояла на коврике с мокрыми спутанными волосами, до нее дошло, что же она сделала.