Сен-Жермен покинул свое укрытие и вернулся к Цодесу.
– Откуда я смогу это видеть? – прошептал он сквозь сжатые зубы.
– Ты хочешь смотреть? – Старик был ошеломлен.
– Нет, не хочу. Но я должен.- Он схватил провожатого за плечо.- Покажи мне место. И скорее.
Цодес подчинился, двинувшись туда, откуда они пришли, но свернув к другому колодцу.
– Здесь есть прорезь. Достаточная, чтобы все видеть. А я, пожалуй, пойду. Мне не хочется оставаться.
– Ступай.- Сен-Жермен задохнулся от прилива благодарности к старику.- Я не забуду твоей услуги.
– Не имеет значения,- прозвучало в ответ, и Цодес, прихрамывая, засеменил по секретному коридору.
Рабы на арене жались друг к другу, образуя компактные группы, чтобы отразить первые наскоки зверей. Многие хорошо знали повадки животных, и один чистильщик клеток даже хвастал, что ему известно словечко, способное усмирить цирковых львов. Но к ним вдоль барьера бежали, увы, не львы, а сарматские волки – поджарые, сильные и бесстрашные. Те, кто прежде работал с этими людоедами, закричали от ужаса, малодушные попадали на колени, смельчаки же готовились к бою. Сен-Жермен услышал, как какой-то гладиатор взревел:
– Разделите их и ломайте им шеи! Ломайте им шеи!
На другой стороне арены возникло движение, там появилась дюжина крупных медведей. Огромные и с виду неуклюжие звери принюхались и побежали к людям. Ожидание в клетках явно раззадорило их.
Сен-Жермен приник к щели, чтобы не упустить ничего.
Со стороны врат жизни донесся ужасающий звук – там визжали разъяренные вепри. Вес каждой из этих диких свиней превышал человеческий вдвое, а их поворотливость и клыки устрашили бы даже тигра. Перегородки подняли, и двадцать секачей с подожженной на загривках щетиной понеслись по песку.
Рабы запаниковали, кто-то бросился в сторону пустующих клеток, надеясь найти там спасение, но волки были настороже. В воздух взметнулась длинная тень, послышался вопль и отвратительный хруст – вожак стаи повалил жертву на землю.
Трибуны возликовали, Веспасиан приосанился и довольно кивнул старшему сыну.
Теперь, когда первый раб был растерзан, волки окончательно осмелели и, кружа вокруг безоружных людей, набрасывались на крайних, утаскивая их под барьер. Медведи присоединились к волкам, вставая на задние лапы.
Кто кричал громче, осужденные или зрители, невозможно было понять. Четверо вепрей бросились к самой большой группе рабов, те кинулись врассыпную, на песке остались тела, вспоротые острыми словно бритвы клыками.
Волки готовились к новой атаке. Двое стали подкрадываться к Кошроду, Аумтехотепу и Тиштри. Один из хищников прыгнул – толпа заревела. Кошрод, изловчившись, поймал зверя в полете и стал задирать ему морду, не давая раскрыть пасть. Обладая той же нечеловеческой силой, что и его господин, молодой перс переломил вожаку позвоночник и повернулся к другому хищнику, прокричав что-то через плечо. Тиштри кивнула и принялась отвлекать внимание зверя, пока Кошрод его не настиг.
Они таким образом убили еще четырех волков, приветствуемые восхищенным ревом трибун, но остальным жертвам от этого легче не стало. Многие из рабов были уже мертвы или содрогались в агонии раздираемые зубами, лапами и клыками. Медведя с возницей в когтях атаковали двое хвостатых четвероногих. Звери грызлись в борьбе за добычу, пока от несчастного не остались клочки.
Сен-Жермен зажмурился от невыносимой боли в груди, когда матерый секач напал на Аумтехотепа. Вепрь подбросил египтянина в воздух и распорол его от ключиц до бедра. В щель проник запах крови и внутренностей – плотный, душный, почти осязаемый. Один из волков затрусил к лежащему и впился ему в горло. Кошрод отшвырнул очередного убитого хищника и двинулся к мертвому другу. В глазах его сверкали слезы и ярость.
– Нет,- выдохнул Сен-Жермен, заметив, что один из медведей катится к персу.- Нет, берегись!
Медведь нанес Тиштри скользящий удар, отбросивший ее под копыта бегущего вепря. Злобно визжа, тот принялся топтать потерявшую сознание жертву. При этих звуках Кошрод повернулся и увидел идущего на него людоеда. За мгновение до того, как огромные кривые когти впились в его тело, перс выпрямился и застыл, бесстрашный, великолепный – настоящий принц, каковым он и был,- равнодушный к смерти и не принимающий поражения.
Сен-Жермен обессилел от внезапного чувства потери, и это его спасло, иначе он проломил бы перегородку и выскочил на арену, чтобы пасть вместе с друзьями. Из горла его вырвался тонкий причитающий звук.
Он не имел представления, сколько времени пролежал без сознания. Все было кончено, на арене хозяйничали верховые, убирая длинными крючьями то, что там оставалось. Сен-Жермен отшатнулся от прорези, почуяв вонь, исходящую от песка, и с усилием встал. Каждое движение давалось ему с болью, словно это его терзали когти медведей и топтали копыта щетинистых секачей.
Он почти доковылял до нужного светового колодца, когда его остановил звук голосов. Опершись о стену, Сен-Жермен стал слушать.
– Я поверил тебе на слово, и кончим на том,- произнес баритон с резкими нотками, присущими говору младшего императорского сынка.- Толпе эта затея понравилась, чего же еще желать?
Другой голос звучал приглушенно, и слов было не разобрать.
– Мне наплевать, что тебе сказано. Я не хочу это ни с кем обсуждать. Дело сделано. Люди довольны. Мой отец утверждает, что перемены благоприятны.
Домициан умолк, выслушивая возражения, потом раздраженно сказал:
– Я никому не давал обещаний. Оставьте меня!
Последовали невразумительные увещевания и шлепанье двух пар удаляющихся сандалий. Сен-Жермен в молчании ждал. Когда все звуки, кроме немолчного гула трибун, затихли, он схватился за перекладину и спрыгнул вниз.
Нужно, забрать тела или то, что от них осталось, подумалось ему вдруг. Тит дал разрешение и сочтет странным, если чужеземец им не воспользуется. Сен-Жермен с трудом представлял себе, как сможет погрузить в колесницу истерзанные останки друзей, но был уверен, что сделает это. Он шел к вратам смерти, чувствуя, как душа его покрывается гранитом и льдом.
Кто-то окликнул ею, он не стал оборачиваться: он не хотел ни с кем говорить.
– Франциск! – повторил настигающий голос, принадлежащий, возможно, Некреду. Этой сволочи, вероятно, хочется позлорадствовать по поводу смерти Кошрода и Тиштри. Что ж, тогда его ждет незавидная участь. Сен-Жермен сузил глаза.
– Франциск! – Неотвязный преследователь дышал ему прямо в затылок.
– Что? – Сен-Жермен обернулся и на мгновение растерялся.- Лед Арашнур?
Лжеармянин нагло выкатил большие глаза.
– Не следовало пренебрегать моим предложением, досточтимый Франциск,- сказал он с резким смешком.- Теперь этот перс не твой и не мой. Согласись, всего этого можно было бы избежать.- Наглец наслаждался местью.
– Чего можно было бы избежать? – спросил Сен-Жермен ровным тоном.
– Ареста, отсидки в тюрьме и позорной казни.- Арашнур явно любовался собой.- Несколько высосанных из пальца доносов, и смотрите, что может из них получиться! Римляне легковерны и мнительны. Всякий намек на бунт их страшит.
– Так это твоих рук дело? – Вопрос дался Сен-Жермену с трудом, но голос его звучал по-прежнему
ровно. Он стоял совершенно недвижно, но все в нем звенело от напряжения.
– Отчасти,- радостно произнес Арашнур.- Письмишко здесь, словцо там – глупые римляне довершили все остальное. Ах, почему ты не захотел послушать меня? Мы заключили бы великолепную сделку…
Лжеармянин не закончил тирады. Плечи его сдавили тиски рук Сен-Жермена, неотвратимо сводя в единое целое кости и плоть.
– Ты – безжалостный подлый мясник, ты – гнусный падалыцик и мерзавец! – Тиски все сжимались. Красивое лицо Арашнура исказила гримаса.- Ты, верно, гордишься собой? Тогда присоединяйся к тем, кого ты сгубил. Почувствуй их боль, Арашнур, испытай, что они испытали! – Лжеармянин пронзительно закричал, когда его ключицы хрустнули и обломки костей стали входить ему в грудь.