– Риму необходимо наказать бунтарей. Если не сделать этого, другие тоже начнут бунтовать. Уже и так поговаривают, что легионы хотят в цезари Гальбу. Начни я миндальничать с иудеями, на нас тут же ополчатся парфяне, и вот тогда-то разразится тяжелейшая в истории Рима война- Император стал раздражатся.- Тебе этого не понять, Сен-Жермен. Ты в Риме недавно и не знаешь наших обычаев, как и того, на чем зиждется безопасность империи.
– Наверное, ты прав,- Сен-Жермен понял, что пора отступать.- Но я все-таки отдаю предпочтение миру- Он вздохнул и пожал плечами.- В конце концов, это только мое мнение, а оно не так уж и важно. Гость не должен учить хозяина, как поступать.
– И все же твое неравнодушие к политике Рима делает тебе честь,- великодушно бросил Нерон, довольный тем, что последнее слово осталось за ним. Он приосанился и натолкнулся на взгляд Модестина.
– Если все эти люди – враги государства, то, безусловно, их надо казнить, но разве нельзя это сделать достойно?
– Достойно? – поморщился Юст.- С чего бы? Они продолжают сопротивляться и потому теряют право на какое-либо достойное к ним отношение.
Нерон открыл было рот для ответа, но тут к нему подбежал взволнованный раб.
– Ну, в чем дело? – скривился Нерон.
– Государь, ты нам нужен. Мы не понимаем, с кого начинать… факельщики ссорятся, каждый хочет быть первым
Нерон в притворном негодовании помотал головой.
– Боюсь, мне самому придется во всем разобраться. Я вынужден вас покинуть, друзья,- сказал он своим спутникам.- Продолжим дискуссию после еды.
– А разве предполагается и угощение? – спросил Модестин.
– Ну разумеется. В саду расставлены столики и кушетки, сигналом к ужину будет гонг.- Нерон хохотнул.- Я приказал все устроить на воздухе по многим причинам, но самая важная – продемонстрировать Риму, что со мной все хорошо. Прошлое пиршество, проходившее в помещении, наделало шуму. Началась гроза, и в мой стол ударила молния. Если Ьогам захочется повторить эту шутку, им предоставлена такая возможность. Я от воли неба не прячусь.__
Он кивнул мужчинам и пошел за рабом.
– Удивительный человек,- сказал задумчиво Модестин.- Эти сады, этот дворец… все это просто неописуемо и грандиозно.- Он неуверенно глянул на Сен-Жермена, словно ища поддержки.- И все же кое-что мне тут совсем не по вкусу. Мятежников, безусловно, следует строго наказывать, но…
– Ты слишком долго отсутствовал,- заметил Юст.- В том-то и закавыка. Вы в своих Галлиях, Сириях и Египтах забываете Рим. Вы перестаете отделять его нужды от нужд провинций. Но император в первую голову обязан учитывать интересы метрополии, и великое благо, что у нас есть Нерон, самозабвенно пекущийся о процветании государства.
– Братья твоей жены не думали так,- возразил Модестин.- Я говорил с Виргинием, его доводы были резонны.- Он кивком указал на фигуру, висящую на кресте.- Мятежник этот человек или нет, он не заслуживает такой страшной участи.
– Ты предпочел бы увидеть, как его на арене разрывают на части? – спросил Сен-Жермен. Они как раз подходили к развилке тропы. Не дожидаясь ответа, он кивнул на прощание римлянам и свернул на боковую дорожку, уводящую в глубину лавровой рощи. Какое-то время разговор Юста и Модестина продолжал долетать до его ушей. Сенатор втолковывал офицеру, что доверять чужеземцам нельзя. Звуки беседы делались глуше и глуше и, наконец, совершенно затихли, зато все слышнее становилось журчание ручейка.
Архитекторы Золотого дома подключились к ближнему водопроводу и, не жалея ни средств ни усилий, построили над якобы бьющим из почвы источником весьма живописный грот. Подойдя к нему, Сен-Жермен сошел с тропки и, укрывшись в тени деревьев, принялся ждать.
Резкая вспышка в дальней точке огромного сада сказала ему, что загорелся первый из живых факелов. Он закрыл глаза, проклиная людскую жестокость, а когда открыл, обнаружил, что пылают уже два креста
Посторонние звуки заставили его прижаться к прохладному камню. На полянку вышла молоденькая олениха, вытягивая грациозную шею и поворачивая чуткие уши. Очевидно, ее привлекло сюда ласковое журчанье воды. Осторожными шажками она подобралась к вытекающему из грота ручью и опустила голову, чтобы напиться. Вдруг изменчивый ветерок донес до нее жуткий запах горящего дегтя, и олениха вскинула морду. Миг – и она большими скачками скрылась в ближайших кустах.
Потом зазвучали шаги. Они замерли, потом послышались вновь, их продвижение к гроту было не очень уверенным. Сен-Жермен оставался на месте, не сводя с тропы темных глаз.
Вышедшая к источнику женщина дышала прерывисто и тяжело. Кое-как запудренный багровый кровоподтек в области подбородка только подчеркивал бледность ее исхудавшего от ежедневных страданий лица, обрамленного потускневшими волосами. Выбрав невысокий валун, патрицианка села и замерла
Сен-Жермен вышел из тени и встал у нее за спиной.
Она испуганно отшатнулась и задрожала, защищая ладонью лицо.
– Оливия? – выдохнул он, удрученный увиденным.
Из груди женщины вырвался вздох. – Ты? Ты все же пришел?
Он помог ей встать, бесконечно радуясь уже одному тому, что его помощь не отвергают.
– Я скучал по тебе.
Их губы на мгновение встретились.
– Я боялась, что ты не придешь. Я видела вас с Юстом и подумала, вдруг он что-то подозревает,- Шепот ее был тороплив.
– Он слишком себялюбив, чтобы что-то подозревать,- сказал Сен-Жермен, увлекая ее в глубь лавровой рощи.- Здесь будет неплохо. Вряд ли нас потревожат. Все любуются факелами.
– Это не факелы, это люди! – скривилась она- Меня мутит от их жестоких забав.
– Однако ты ходишь на игры,- напомнил он без какого-либо упрека.- Не все ли равно?
– Нет.- Она положила голову ему на плечо.- Тут все по-другому.
– Да, по-другому.- Сен-Жермен поцеловал ее в бровь.- Откуда синяк? – Голос его дрогнул.
– Я не давалась каппадокийцу. Юст разозлился и выскочил из укрытия. Солдат, как только все понял, тут же ушел.- Она прикусила губу.- Мы продолжали бороться. Юст пришел в ярость, но удовольствия не получил.
– Он бил тебя? – Ему захотелось подвесить Юста к одному из еще не зажженных крестов!
– Он делал это и раньше.- Оливия ощутила усталость.- Я хочу с ним развестись. У меня есть на то все основания. Если бы не мать и сестры…- Она поймала длинную прядь своих волос и принялась накручивать их на палец.- Он угрожает расправиться с ними. Он уже предал братьев, отца…
Сен-Жермен замер.
– Он донес на твоих братьев? Ты уверена в том, что говоришь?
– Так считает моя мать, она очень неглупая женщина- Оливия прижалась к нему.- Давай не будем об этом. Мы видимся так редко, что…
Он вздрогнул, ощутив растущее в ней вожделение, попробовал отстраниться. Глупо потворствовать
– Прислонись-ка к стволу.
Она с готовностью ухватилась за ствол и чуть расставила ноги. Он расстегнул застежку, ткань одеяния с легким шуршанием соскользнула с ее плеч. Она осталась лишь в нижней рубашке тонкого хлопка, перехваченной кушаком, который был тут же развязан.
Тихий стон то ли призыва, то ли протеста сорвался с ее губ. Оливия воспламенилась мгновенно.
Прижавшись к ее обнаженному телу, он изумился, ощутив, что оно сотрясается в судорогах экстаза, и приник губами к нежному горлу, чтобы не дать ей уйти от него на гребне волны. Ветви лавра, дернувшись, затрепетали.
По темной глади вечернего озера побежала световая дорожка. Это вспыхнул последний из Нероновых факелов.
Письмо капитана Статилия Дракона в комиссию, распределяющую зерно.
«Привет всем чиновникам, пекущимся о довольстве малоимущих жителей Рима!
Обращаюсь к вам по вопросу, который, надеюсь, вы сумеете разрешить.